Моя любимая жена - Тони Парсонс Страница 22

— Вы хотите сказать, что в Китае можно размещать любые отрасли промышленности и это всегда принесет выгоду?

— Это лишь внешняя оболочка «китайской цены». — Девлин покачал головой. — Настоящая «китайская цена» — это те компромиссы, на которые мы вынуждены идти, чтобы работать здесь. Забудьте всю чепуху относительно древности китайской цивилизации. Забудьте пропагандистские россказни о четырехтысячелетней истории. Китай остается растущей страной. А некоторыми болезнями лучше переболеть, пока ты молод.

Они стояли у окна. Солнце только что село, но сумеркам не удалось завладеть Пудуном. Буквально тут же весь район залило множество искусственных огней. Билл и Девлин молчали. Каждый чувствовал себя завоевателем, и это зарево заменяло им золотые россыпи.

Биллу захотелось поскорее отправиться домой. Поездка в Яндун оставила не только грязь на его ботинках и пятна на костюме. Было еще что-то, чему он не пытался искать объяснений. Вернуться домой, тихо улечься рядом с Беккой и просто держать ее своих объятиях. А может, они перейдут в его спальню, чтобы не тревожить Холли. Тогда дело не ограничится только объятиями.

Билл уже шел к лифту, когда из офиса Шейна донеслись возбужденные голоса Юргена и Вольфганга. Они о чем-то говорили по-немецки, затем переводили очередную порцию своих проблем на ломаный английский. Заслышав шаги, Шейн выскочил в коридор и схватил Билла за руку.

— Дружище, они так напуганы случившимся, что того и гляди наложат в свои lederhosen, [23]— со вздохом поведал Шейн. — Боятся, как бы эта шайка журналистов не написала чего-нибудь.

В ответ Билл тоже вздохнул, но останавливаться не стал.

— Давай сводим их куда-нибудь, угостим пивом или чем-нибудь покрепче и успокоим бедняг. Я скажу, что все это мелочи, ты меня поддержишь. Как-никак нам с ними еще работать и работать.

— Вообще-то я собираюсь домой, — сказал Билл. — И так который день подряд не вижу жену и дочь.

— Одна порция, дружище. Всего одна. Ради корпоративной солидарности.

— Ладно, — согласился Билл. — Но только одна.

На той же улице Тун-Жэнь помещался ирландский бар со звучным названием «Ни дна ни покрышки». Им владел рослый швед, не имевший ни капли ирландской крови. В баре всегда было людно. Посетителей привлекали футбольные матчи, идущие по Star TV, с комментариями на кантонском диалекте, разливное пиво «Гиннесс» и живая музыка, исполняемая манильским оркестром.

— В Азии их встретишь повсюду, — сказал Шейн, кивая в сторону оркестра.

Похмелье миновало, и он был готов к новому вечеру.

— Мне нравятся филиппинцы, — продолжал он. — Их певцы действительно поют, а музыканты — играют, а не кривляются под фонограмму. На Западе они пошли бы по традиционной дорожке: записали диск или выступили в каком-нибудь телешоу. А здесь они играют «живьем», развлекая таких, как мы.

Шейн допил кружку и заказал вторую.

— Начинаешь думать, что вся музыка состоит из филиппинцев, — добавил он.

Билл с интересом наблюдал за ним. Сейчас рядом сидел не просто Шейн, которого он видел ежедневно, а Шейн, вожделенно глядящий на миниатюрную филиппинскую певицу. Женщина, чуть откинувшись назад за портативным синтезатором, добросовестно исполняла старый хит «We've Only Just Begun» популярного некогда дуэта «Карпентерз». [24]У певицы были длинные иссиня-черные волосы с крашенными в белый цвет кончиками. Филиппинка улыбалась, встряхивая своей гривой, и тогда казалось, что самый темный угол в баре озарялся светом. Немцы глотали пиво и откровенно глазели на нее, забыв про инцидент в Яндуне.

— Кто она такая? — спросил Билл.

— Росалита, — с неподдельной нежностью ответил Шейн. — Их оркестр называется «Росалита и парни с бульвара Роксас».

— Ты ее знаешь? — задал новый вопрос Билл.

Похоже, Шейн только и думал об этой женщине. Австралиец нехотя повернулся к Биллу.

— Я помню тебя с твоей женой, — вдруг сказал он. — Да, с твоей Беккой. Помню, как впервые увидел вас на том обеде. И я завидую тебе, Билл. — Он вновь повернулся к сцене. — Понимаешь, такая жизнь не может продолжаться вечно.

Росалита опять тряхнула черной гривой, улыбнулась белозубой улыбкой и качнула миниатюрным задом. На талии у нее был повязан экзотический пояс лимонно-желтого цвета. Брюки певицы облегали ее тело столь же плотно, как мокрый купальный костюм.

Немцы шумно облизывались.

— Она сделала татуировку, — вполголоса сообщил Шейн, осторожно наблюдая, как Билл воспримет эти слова.

— Ну и что? — пожал плечами Билл. — Сейчас множество женщин украшают себя татуировкой.

— Но у Росалиты это не просто узор. У нее вытатуировано «Том».

— А это еще кто? — спросил Билл, немного подумав над услышанным.

— Какой-то козел, — ответил Шейн, заметно мрачнея. — Так она говорит. Просто один из козлов.

После небольшого перерыва оркестр заиграл другой романтический хит былых времен — «Penny Lover» Лайонела Ричи. [25]От недавней веселости Росалиты не осталось и следа. Она пела с безудержной меланхолией. Черные волосы закрывали ей лицо. Шейн вздохнул. Билл просто слушал песню и вдруг почувствовал, что к пению и музыке примешались другие звуки: покашливание, сдавленные смешки, характерные для мужчин, стремящихся уломать женщину.

В поле зрения появились пятеро — европейцы в деловых костюмах. Шестой оказалась высокая китаянка. Та самая, что Билл видел во дворе «Райского квартала». Только сегодня в ее волосах не белела орхидея.

Шестерка заполнила собой крошечный танцевальный пятачок. Китаянка пребывала в каком-то трансе. Она танцевала не под музыку филиппинцев, а под иную, звучавшую у нее в голове. Закрыв глаза и подняв руки, она кружилась на пятачке. Спутники китаянки откровенно лапали ее. Билл поморщился. На скуле женщины темнела царапина, похожая на след от удара.

— Не стесняйся, дорогая, — сказал один из мужчин, берясь за пуговицу ее брюк. — Покажи-ка нам, что там у тебя интересненького.

Другой пристроился у нее за спиной. Молодой, но уже начавший покрываться жиром парень. Его руки скользили по ее ягодицам, трогали грудь китаянки. Потом он стал изображать, будто трахает ее сзади. Отвратительная пантомима проходила под довольный гогот его приятелей.