Боевой конь - Майкл Морпурго Страница 22

В тот день во дворе царила напряжённая атмосфера заговора. Тут и там группы солдат в мокрых шинелях с поднятыми воротниками, чтобы уберечься от потоков дождя, стояли тут и там и о чём-то перешёптывались с самыми серьёзными лицами. Весь день Альберт меня словно не замечал. Не говорил со мной и даже старался на меня не смотреть. В полном молчании он торопливо чистил конюшню, расчёсывал мне гриву, кормил меня и поил. Как и все лошади в госпитале, я чувствовал, что нам грозит какая-то опасность, и очень из-за этого беспокоился.

Мрачная тень легла на весь двор в то утро, и мы все в своих конюшнях не находили себе места. На прогулке мы были нервные, рассеянные, солдаты сердились на нас. И даже Альберт раздражённо дёргал повод – кажется, впервые в жизни.

Вечером в сумерках солдаты снова собрались во дворе, но на этот раз с ними был сержант Гром. В тусклом свете я видел, как поблёскивают монеты. Сержант обходил солдат с жестяной коробкой в руках, и те по очереди бросали в неё деньги. Дождь прекратился. Ветра не было, и я хорошо слышал, как сержант Гром тихо сказал:

– Это всё, что удалось набрать. Немного, но у кого тут много? Никто из нас не разбогател на этой войне. Я выступлю на торгах. Это против правил, но я это сделаю. Но, учтите, результат я не гарантирую. – Он на секунду умолк, огляделся и потом продолжил: – Я не должен вам этого говорить... Обещал майору, что ни слова не скажу. И я ни разу не ослушался старшего по званию. Но война кончилась. К тому же это был не приказ, а скорее просьба. Так что я вам скажу – чтобы вы не думали плохо про майора. Ему известно, что мы задумали. Да что там! Это была его идея. Он надоумил меня вам такое предложить. А ещё он отдал все свои сбережения до последнего пенса. Немного, конечно, но тут уж всё пригодится. Ну, думаю, не надо вам напоминать, чтобы держали язык за зубами. Если пойдут слухи, нам всем придётся несладко. Так что помалкивайте, ясно?

Тут я услышал голос Альберта:

– А там хватит? Мы достаточно собрали?

– Надеюсь, что да, сынок, – проговорил сержант Гром и встряхнул жестянку с монетами. – Очень надеюсь, что хватит. А теперь на боковую. Завтра вам, лентяи, придётся подняться пораньше, чтобы вычистить лошадей до блеска. Я хочу, чтобы они сверкали, как никогда. Так что позаботьтесь о них на прощание. Раз уж мы не можем их спасти, сделаем хотя бы это.

Все разошлись – по двое, по трое, сунув руки в карманы, ёжась от холода. Во дворе остался только один. Он постоял немного, поглядел на небо, а потом пошёл ко мне. Это был Альберт. Я узнал его уверенную фермерскую походку. Он забавно ходил – как будто никогда не выпрямлял ноги до конца. Альберт сдвинул фуражку на затылок и облокотился на дверь конюшни.

– Я сделал всё, что мог, Джоуи, – сказал он. – Мы все сделали всё возможное. Больше я тебе ничего не скажу, потому что знаю, что ты понимаешь каждое слово, и не хочу, чтобы ты волновался ещё сильнее. На этот раз, Джоуи, я не могу тебе ничего обещать – не так как тогда, когда отец продал тебя военным. Я не могу тебе ничего обещать, потому что не уверен, что сдержу обещание. Я просил Грома помочь, и он помог. Я просил майора, и он тоже сделал всё, что в его силах. Так что теперь я буду молить Господа Бога, потому что дальше всё только в Его руках. Мы всё сделали, что могли. Помню, мисс Уиртл в воскресной школе часто нам говорила: «На Бога надейся, а сам не плошай». Вредная была старуха, но знала, что говорит. Ну, Джоуи, да хранит тебя Бог. Спокойной ночи.

Он потёр кулаком мою морду, погладил мне уши – сначала одно, потом другое, и ушёл, оставив меня одного в темноте конюшни. Впервые с тех пор, как сообщили, что Дэвид погиб, он говорил со мной так доверительно. Его голос согрел моё сердце.

День разгорался над башней с часами. На сверкающий инеем мощёный двор ложились длинные чёткие тени тополей. В тот день все поднялись раньше обычного, и, когда на машинах и телегах к госпиталю стали съезжаться первые покупатели, Альберт уже накормил меня, напоил и так начистил мне шкуру, что она полыхала как огонь в лучах утреннего солнца.

Покупатели собрались в центре двора, а нас – всех, кто мог идти, – провели торжественным парадом по кругу, а потом стали выводить вперёд по-одному, останавливая напротив аукциониста и покупателей. Из своей конюшни я глядел, как одну за другой продают всех лошадей. Я понял, что, кажется, буду последним. Шум торгов оживил в моей памяти другой, давний аукцион, и я весь покрылся потом, но затем вспомнил, как вчера утешал меня Альберт, и понемногу успокоился. И когда Альберт вывел меня во двор, я шагал спокойно и уверенно. Я верил в него. Он похлопал меня по шее, прошептал ласковые слова на ухо и повёл по кругу. Я услышал одобрительные возгласы. А потом мы остановились перед группой людей. Я увидел потёртые пальто и куртки, линялые шляпы, красные, сморщенные лица и жадные глаза. И вдруг я заметил, что над ними величественно возвышается сержант Гром. А рядом у стены выстроились все солдаты ветеринарного корпуса, с беспокойством наблюдая за ходом аукциона. И вот настала моя очередь.

Видимо, я многим приглянулся, потому что изначально торги пошли резво, но чем выше поднималась цена, тем больше людей качали головами, и в конце остались всего двое. Сержант Гром, который касался стеком фуражки, словно отдавая честь, каждый раз, когда хотел показать, что поднимает цену. А другой – тощий, жилистый тип с хитрыми глазами. У него на лице играла такая неприятная, хищная улыбка, что я даже старался на него не смотреть. Между тем цена всё повышалась.

– Двадцать пять. Двадцать шесть. Двадцать семь. Двадцать семь от джентльмена справа. Двадцать семь. Кто предложит больше? Сержант, готовы дать больше? Ну же? Это отличный конь.