Зубы грешников - Мирослав Бакулин Страница 22

Мартин Хайдеггер [26]сидел на этой скамейке двадцать лет. Скамейка была на краю большого поля. Он приходил сюда каждый день и в молчании думал свою тягучую думу. Все человечество привстало на цыпочки и ждало, пока великий ум изречет главную истину. Оно, человечество, может, даже и не встало на цыпочки, а ходило просто так, делая вид, что оно не вслушивается в мысль великого философа, но оно опасалось этой мысли, так тягуча и темна она была.

И что же он сказал, в конце концов? Он встал и голосом, которым отвык пользоваться, то есть скрипучим и шелестящим, сказал, что в основе бытия лежит принцип временности, а потом, помолчав, добавил, что язык есть дом бытия. Сказал и канул в вечность, чтобы вслушиваться в стихи Гёльдерлина [27].

Язык – это дом, но в любом доме нужно наводить порядок. Вот, например, последние восемьдесят лет мы живем без милой буквы ять, а слово «черт» не пишем через «о». А слово «бессмертие» начинается с сомнительной приставки «бес». Что бы хотелось изменить? Хотелось бы, например, чтобы вместо слов «что ли» и «потому что» были слова «штоли» и «потомушто». Потому что все так и говорят, а если кто-то специально выговаривает букву «ч», выпячивает ее, то он наверняка подлец и редкая гадина. Но нет, нам ничего изменить не дадут. Октябрьский переворот сделал это невозможным.

Языком, этим домом бытия, стали заниматься не ученые, а власти. И эти власти много чего извели из нашей жизни. Например, они почти извели юлианский календарь и проституцию. Извели почти, но не окончательно, потому что юлианский календарь и проституция остались теми полюсами, которые все еще связывают нас со свободой и нравственным выбором. Свободная женщина сняла наконец паранджу и стала товарищем по спорту и труду. Мировые народы склонились над свободной женщиной и сказали ей: не надо за деньги. И что она ответила?

Поясню примером. В начале девяностых мы забавлялись такой игрой, называлась она «допрос». Семь – десять мужчин в возрасте от 20 до 35 садились по вечерам в круг во дворе магазина, где я работал сторожем. Они пили пиво и снимали «допрос» на видео. Выбирался один, которого допрашивали. Остальные по кругу задавали вопросы. Вопросы были личные и каверзные. Можно было врать, выкручиваться, но не отвечать было нельзя. А так как все друг друга достаточно знали и были друзьями, то почти никто не врал. И вот посадили допрашивать моего друга Славку. И когда очередь задавать вопрос дошла до Андрюхи, а он тогда был ментом, то он, вглядываясь в сущность допрашиваемого, спросил его о важном:

– Вот скажи, ты проституток когда-нибудь заказывал?

Тяжел был этот вопрос. Сам Андрюха с друзьями Вадей и Серегой заказали один раз проституток. Когда те приехали, парни расплатились с сутенером. Но весь оплаченный час, вместо того чтобы гневить Бога с дамами, играли им на гитарах, пели песни и веселили, как могли. Они так понравились друг другу, что юные дамы предложили встретиться после своей «рабочей смены» просто так, бесплатно. Чем закончились их отношения, уже и не помню, но вопрос Андрюхи был тяжелым и суровым. Славка начал что-то мямлить про то, как он стал мужчиной. Его старший брат Вэл привел его в женскую общагу и отдал трем веселым девушкам, они изрядно повеселились над робким тогда Славкой, мужчиной его сделали, но зачем-то покрасили ему зеленкой мошонку. Над зеленкой все посмеялись, но вопрос так и остался висеть в воздухе.

Я тогда вспомнил, как работал диджеем на музыкальной радиостанции. Мы крутили музыку, какую хотели, и говорили, что хотели. Радио тогда было живым и веселым. Но нам иногда полагалось называть точное время, давать сводку погоды и кое-какую рекламу. И вот выпала мне как-то ночная смена. Ни охраны, ни контроля на станции не было, поэтому я не удивился, что ко мне прямо в рубку зашла молодая, очень энергичная дама. Она стала меня уговаривать дать в эфир рекламу. Говорила уверенно и напористо и была очень похожа на комсомольских активисток, каких я видел в школе и университете. Я посмотрел на текст рекламы, там было что-то про прекрасных девушек, которые могут развлечь приличных мужчин. Я ей говорю:

– Это что, про проституток?

– Ну что вы, у нас очень приличные девушки.

– Все равно я не могу дать в эфир эту рекламу, потому что она должна быть оплачена и для этого мне нужно разрешение руководства.

– Так мы не бесплатно. Сейчас, подождите.

Она исчезла куда-то на минуту и вновь появилась в сопровождении трех молодых девушек.

– Вот, выбирайте любую в качестве оплаты за рекламу.

Я стоял обескураженный. Девушки не без интереса смотрели на меня, какой-то белый огонек бесстыдства играл в их глазах. Я покраснел, но взял себя в руки и твердо сказал:

– Будьте любезны, покиньте помещение студии, я вашу рекламу ни за что в эфир давать не буду, а то мне потом перед небесной канцелярией отвечать придется. Измена жене – это измена Родине!

Сутенерша, не переставая меня по-комсомольски уговаривать, удалилась со своим «товаром» только минут через пять. Я был поражен этим откровением греха, такого разнузданного и гадкого, в совсем молодых людях.

В начале девяностых юлианский календарь и проституция, столь долго запрещаемые властями, стали разводить русских людей по разным полюсам. Мои размышления об этом прервало еще одно воспоминание, когда я возвращался поздно вечером с радиостанции домой. В те времена я умудрялся работать сторожем, диджеем, преподавал в строительной академии и Духовном училище, в одиночку выпускал епархиальную газету. Поэтому и возвращался домой очень поздно. В этот раз я поймал такси. Таксист спросил меня:

– Ты, брат, не торопишься?

– Да не особенно.

– Ничего, если я по дороге в одно место загляну, договориться надо.

– Ничего, договаривайтесь.

И мы покатили по ночному заснеженному городу. На улице Геологоразведчиков он остановился, и к его машине с правой стороны подошла девушка. Она открыла дверь, и они стали переговариваться. Я вслушался и вдруг понял, что она проститутка, и они договариваются о цене. Наконец договорились, и она собралась было сесть в машину, но наклонилась, чтобы рассмотреть пассажира, и, увидев меня, громко вскрикнула и побежала.

– Стой, ты куда? Что случилось? Ведь мы договорились… – закричал таксист.

Он даже выскочил от удивления из машины. Потом повернулся ко мне:

– Ты ей что-то сказал?

– Да нет, вы извините, просто она моя студентка, я преподаю в строительной академии. У нее как раз завтра зачет по моему предмету. Она меня узнала и поэтому убежала.

Таксист незлобиво рассмеялся:

– Ну, брат, ты мне всю малину обломал.