Река - Кетиль Бьернстад Страница 22

— Знаю. Она была моей пациенткой. Теперь, когда ее уже нет, я могу это сказать. По крайней мере, ее сыну. Твою маму огорчала ее привязанность к алкоголю.

— Да. Она ее и сгубила. Мама выпила почти две бутылки у Татарской горки до того, как это случилось. От красного вина она становилась мрачной. В последние годы я замечал, что она начинала сердиться уже после нескольких рюмок. Мне тяжело думать, что она утонула сердитой.

— Так бывает, — говорит Марианне, поливая салат заправкой.

— Помочь тебе? Я могу нарезать хлеб, — предлагаю я.

— Да, пожалуйста. Ты хотел еще что-нибудь рассказать о своей маме?

— Нет. — Я узнаю нож, которым в тот раз порезалась Аня. — Я вспомнил о ней только потому, что знал, что она у тебя лечилась.

— А что сейчас делает твой отец? — Марианне накладывает на тарелки куриные крылышки и салат, сначала — мне, потом — себе.

— Он переехал в Суннмёре к одной деловой даме по имени Ингеборг. Они собираются вместе продавать дамское белье. Я уже давно ничего о нем не знаю.

Марианне внимательно меня слушает.

— Мужчины плохо умеют справляться с горем, — говорит она. — И не выносят одиночества. Многие сразу же находят себе даму сердца.

Я краснею. И вижу, что она это заметила. Я смешон, думаю я. Прошло чуть больше двух месяцев после смерти Ани, а я уже переспал с Ребеккой, хотя сама Ребекка говорит, что это не в счет. Однако я не собираюсь признаваться в этом Марианне. Она наверняка считает, что молодым людям моего возраста это дозволено. Рок-н-ролл, как она сказала.

Мы едим куриные крылышки и говорим на темы более серьезные, чем кажется на первый взгляд. Крылышки сухие, они куплены уже готовыми. Салат тоже не очень вкусный. Мне это даже нравится, нравится, что Марианне Скууг может быть неловкой, почти неумелой, как все люди.

Во всем остальном она производит впечатление профессионала. Когда она говорит, я украдкой наблюдаю за ней.

Она спокойна и уравновешенна, с уважением выслушивает все, что я говорю, вставляет умные замечания или задает вопросы. Трудно поверить, что она всего несколько месяцев назад потеряла и мужа, и дочь.

Но о перевернувшейся яхте мы еще не говорили. Какую роль в ее жизни играли те люди? Особенно тот, который утонул?

Спросить я не смею. Газеты были немногословны. Написали только, что он был врач. Его звали Эрик Холм. Больше меня ничего и не интересовало. Тогда не интересовало.

Красное вино начинает действовать, успокаивает нервы. Мы закончили есть. По ее бегающим глазам я понимаю, что мне пора встать и уйти.

— Спасибо за ужин, — говорю я.

— Не спеши, — говорит она. — Я не так строго придерживаюсь правил. В первый вечер можно посидеть и подольше. У меня есть еще и десерт. Кисель со сливками.

— Нет, спасибо. С меня хватит и красного вина.

— Молодым людям надо быть осторожными с алкоголем, — серьезно говорит она и свертывает самокрутку. Потом смеется, словно смутившись от собственных слов. — Поэтому я и угощала тебя вином.

Она неотразима, когда таким образом противоречит самой себе. Аня тоже была такая. Самокритична до кончиков ногтей. Марианне приглаживает волосы.

— Как раз сегодня мне хочется выпить еще вина, — говорит она и смотрит на вторую бутылку, стоящую на кухонном столе. Когда я только ее увидел, я подумал, что Марианне собирается выпить и эту бутылку. — Но мне не хочется сбивать тебя с пути истинного.

— Еще одна рюмка мне не повредит, — говорю я, радуясь, что она сразу встала, чтобы открыть бутылку. Потом понимаю, что мне хочется курить вместе с ней, и достаю свои сигареты с фильтром. Она проворнее меня и зажигает спичку, чтобы мы оба могли прикурить.

— Как хорошо, — говорит она и глубоко затягивается. Потом наливает нам вино.

— Но скоро мне придется подняться к себе в комнату и распаковать вещи, — говорю я.

Она кивает, думая о чем-то своем.

— Мне нравится, что ты уже говоришь об этой комнате как о своей.

Неожиданно нам становится не о чем говорить. Мы курим, пьем вино и смотрим в пространство. Я замечаю, что мне приятно ее общество, что я расслабился. Она, по-моему, тоже, если только это не действие вина.

— Мы оба понесли тяжелую утрату, — вдруг говорит она, не глядя на меня.

Я уже хотел уйти, но решил остаться еще на несколько минут.

— А кем тебе приходился тот человек, который погиб? — вдруг вырывается у меня.

— Какой человек? — Она в замешательстве смотрит на меня. — Ты имеешь в виду Брура?

— Нет. Того, на яхте.

Она мотает головой.

— Не будем о нем, — просит она.

Я делаю вид, что не слышал ее слов:

— Он тоже был врачом? Да?

— Да. Эрик работал в больнице Уллевол.

— А что он лечил?

Она предостерегающе смотрит на меня.

— На сегодня хватит.