Эффект Ребиндера - Елена Минкина-Тайчер Страница 22

– Нечего ныть! Все равно в деревне никого из родни не осталось, а торчать летом в городе да бегать в пыли ни к чему. Здесь тебе и свежий воздух, и порядок!

Мама пыталась вмешаться, скостить срок хотя бы до двух смен, но, конечно, бесполезно. Куда ей переспорить отца!

Правда, на следующий год лагерь оказался более терпимым, Володя победил в соревнованиях по бегу, его назначили знаменосцем отряда. К тому же в конце каждой смены стали устраивать вечерние костры с потрясающе вкусной печеной картошкой.

Но настоящая жизнь началась еще через два года, когда Володю записали в первый отряд. Записали, понятное дело, по ошибке, среди первоотрядников не было никого моложе четырнадцати, но ошибку так и забыли исправить, так он и провел всю смену в только старшим положенной свободе. Более того, на следующий год он опять попал в первый отряд, то ли по привычке, то ли под влиянием физрука. Короче, это было страшным везением! Потому что все обязательные порядки лагерной жизни в виде тихого часа, уборки, утренней линейки и даже отбоя обретали в первом отряде относительное значение. Линейку разрешалось незаметно проспать, горн к отбою не столько предполагал мирный детский сон, сколько звал к опасным приключениям, зато с тихим часом получался полный порядок – в тихий час все ночные гуляки добровольно и дружно отсыпались на радость воспитателям и пионервожатым. И с едой тоже оказалось неплохо! Потому что каждый день на завтрак полагалось крутое яйцо и кусок сливочного масла. Все ребята делили масло две части и намазывали на два куска хлеба, потом на один хлеб нужно было аккуратно выложить раздавленный вилкой желток и густо посыпать солью, а на другом – разровнять пальцем сахарный песок. Получалось прекрасно и сытно, особенно, если выпросить у дежурных по кухне дополнительное яйцо.

Иногда на кухне пекли пироги и подавали на полдник, но не просто так, а за победы – в футболе или в отрядной песне. Старший вожатый торжественно выносил огромный на целый противень горячий пирог с повидлом, отряд-победитель ликовал, а остальные тихо облизывались, но терпели – справедливость есть справедливость.

Располагался лагерь в лесной зоне, рядом с Красной Пахрой, и весь лагерь знал, что именно здесь в 41-м году было остановлено наступление фашистов на Москву. Каждую смену отряды выезжали на торжественную линейку к памятнику защитникам Москвы, настоящему зенитному орудию, установленному на гранитном постаменте. Торжественно стучали барабаны, развевались красные галстуки на белых рубашках, ребята в одинаковых красных пилотках дружно равнялись на знамя. Сколько ни посмеивались с приятелями над повторяющейся линейкой, но каждый раз замирало сердце и хотелось вытянуться в строю и замолчать. Обычно Володю назначали знаменосцем – сначала отряда, а потом и всего лагеря. То ли за высокий рост, то ли по привычке. Он всегда немного волновался, пока не раздавалась команда: «Знамя внести!», но тут же страх отступал, и он шел под дробь барабанов, шел медленно и уверенно по открытому полю, чуть наклонив вперед древко знамени, а за ним торжественно держали руку в салюте две самые красивые девчонки отряда.

Конечно, в лагере крутились романы. Особенно старались девчонки – толкались, шушукались, сплетничали. Ребята перед сном травили неприличные анекдоты, дружно ржали и подмигивали. Все с нетерпением ждали вечера и танцев, где разрешалось топтаться в обнимку под присмотром вожатых. Володя, ухмыляясь и отчаянно завидуя в душе, передавал записки в обе стороны и стоял на атасе, когда самые наглые шутники ночью мазали спящих девчонок зубной пастой. Ходили слухи и про более серьезные вещи. Однажды Володя своими глазами увидел Серегу Громова, вылезающего ночью из окна пионервожатой Люси. Он потом несколько ночей не спал, крутился лицом в подушку, завидуя и боясь представить, что именно происходило в комнате у Люси. И все острее чувствовал – вот оно, приближается, еще немного – и наступит его очередь!

Ее звали Мила. Какое-то дурацкое кошачье имя, если задуматься, но от него перехватывало в горле и хотелось повторять шепотом: «Мила, Мила…».

Мила появилась в девятом классе вместе с целой группой новеньких из недавно построенного по соседству высокого кирпичного дома. Дом сразу окрестили «военным», в подъезде у них круглосуточно дежурила строгая тетка, говорили, там центральный мусоропровод и вообще нет коммунальных квартир, но Володя особенно не задумывался, какая разница!

У нее были красные лыжи. У всех простые некрашеные или на худой конец черные, а у нее почему-то красные. Зимой на физкультуру отводили последние два урока, поэтому с утра лыжи ставили в дальний угол между стеной и последней партой. Входя в класс, Володя первым делом смотрел в знакомый угол, находил красные полоски ее лыж и потом, тихо переводя дыхание, поворачивал голову. Вторая парта, левый ряд. Мила сидела у прохода, и это место тянуло как магнит, все время приходилось следить за собой, чтобы вовремя отвести взгляд и не сделаться всеобщим посмешищем.

Разумеется, у них бывали школьные вечера и танцы, похожие на танцы в лагере, но почему-то пропала прежняя веселость и легкость. Володя или стоял в стороне, или уходил курить в туалет, где такие же бедолаги дымили, оглядываясь на дверь. Во-первых, он не умел танцевать. Какая-то чертовщина! Ведь всегда легко бегал и прыгал, спокойно мог пройти по узкой доске, а тут руки и ноги деревенели, не поддаваясь ритму музыки. Ладно бы пресловутый медленный танец, знакомый по лагерю, но в школе как раз начались игры в демократию, и на вечерах разрешили включать твист и даже подобие шейка. Крутиться на одной ноге и при этом управлять руками Володя категорически не успевал, сколько ни старался. Только людей смешить!

А во-вторых… А во-вторых, их классная руководительница, известная сплетница и ханжа Алевтина Михайловна, обязательно восседала в центре зала, натужно улыбаясь и посматривая на часы. Под ее взглядом танцевать и обниматься с кем-то из девчонок (пусть и не с Милой) казалось так же глупо и нелепо, как явиться в трусах на урок математики.

Да разве дело только в танцах! Она вообще его не замечала. Нарядная умненькая девочка, заграничные лыжи, велосипед, вишневый кожаный портфель. Нигде такие портфели не продавались! И он – почти двухметровая жердь с рукавами до локтей, с длинными тощими ногами, торчащими из коротких штанов, как ходули. Мама поспешно наращивала одежду, пришивала к брюкам и куртке позорные манжеты. Конечно, ни ей, ни тем более отцу в голову не приходило напрасно тратить деньги и покупать новую школьную форму в середине учебного года.

По вечерам Володя слонялся вокруг военного дома, желая и не желая ее встретить, в любом случае получался идиотизм. Из всех окон раздавалась модная мелодия, что-то иностранное, полное надежд и обещаний. Интересно, какой дурак-романтик на телевидении придумал передавать под эту музыку прогноз погоды? Каждый вечер родители и соседи бросали дела и устремлялись к волшебному чужому празднику, завороженно глядели на заставки с видами природы – моросящий дождь на просторной площади, плывущие облака, ветки сирени. Будто знание погоды имело огромное значение, будто все они немедленно собирались путешествовать, куда-то лететь или плыть под чудесную французскую песню, которая к тому же называлась «Манчестер – Ливерпуль»! Правда, название Володя узнал гораздо позже, набрел в магазине «Мелодия» на пластинку с записью. Там даже были слова на русском языке, что-то жутко лирическое типа «не забывай, прости, вернись». Все тот же обман! Французская музыка среди коммунальных кастрюль и стирок, отчаянный хулиганский шейк в школьном зале с бюстом Ленина, он сам, тощий футболист, торчащий в темноте у чужого недоступного дома.