Ложь - Тимоти Финдли Страница 22

Столик Ришей — с одним-единственным стулом — был в дальнем конце столовой, с видом на океан. Я думала, Мег хотя бы помашет рукой или улыбнется. Но она поставила кресло у стола, а сама тотчас уткнулась в «Нью-Йорк таймc» и начала методично перелистывать страницы.

Ищет сообщение о Колдере, подумала я. Она просмотрела всю первую часть, потом вторую и снова первую. Потом отложила газету и заговорила с Майклом. Подошла рыжеволосая официантка, налила им кофе. Мег поднесла чашку к губам Майкла, взглянула в окно. Но через столовую, на меня, не посмотрела ни разу. Очень странно.

61. Когда я вернулась к себе, моя дверь была приоткрыта. Ничего особенного — возможно, горничная еще в комнате. Вообще-то, увидев луч света, падающий сквозь щелку в коридор, я шла и думала, как замечательно будет посплетничать с горничной, прелестной девочкой с темно-рыжими волосами, по имени Франсин, или Франки. Мне ужасно хотелось разузнать, что горничные и служанки говорят о смерти Колдера Маддокса. К примеру, что значил Колдер Маддокс для их поколения? Чем были для них его транквилизаторы и анестетики — чудесами или самыми обыкновенными принадлежностями жизни XX века? Для моего поколения они, безусловно, были чудесами. Мы-то как-никак росли без пенициллина, сульфамидов и всяких там антибиотиков.

Но Франки в комнате не было. И, судя по всему, она сюда еще не заглядывала. Постель по-прежнему не застелена, графин для воды пуст, моя ночная рубашка висит на дверце шкафа…

Я похолодела, мурашки пробежали вверх по спине, волоски на руках встали дыбом.

Я не оставляла шкаф открытым. Точно помню, не оставляла. Помню, потому что хотела увидеть себя в зеркале во весь рост, а зеркало не на внутренней стороне двери, нет, на наружной. Правда, у этого шкафа дверца сразу же распахивается, если не накинуть крючок. Она без защелки и под действием силы тяжести открывается настежь. Только крючок удерживает ее закрытой.

И я точно накинула крючок Это я хорошо помню.

Заглянула в шкаф.

В моем хозяйстве — коробках с обувью, с платьями, со свитерами — явно кто-то рылся. Не разбросал, не перевернул вверх дном, но определенно открывал, просматривал и оставил в беспорядке.

Вечерняя сумочка и коричневая кожаная — обе пустые — стояли открытые. Я знала, из них ничего не украли. Там ничего не было. Но, как и коробки, их открывали, осматривали и поставили в шкаф, только не на место.

Я повернулась и не без душевного трепета обвела взглядом комнату.

Как насчет ценных вещей? Фотоаппаратов, книг? (Жемчуг и мамины перстни я держу в гостиничном сейфе.)

Всё здесь.

Но камеры открывали.

Слава Богу, пленки я уже вынула.

И слава Богу, что, рассчитывая попозже утром съездить в торговый центр и отдать пленки в печать, я заранее положила все четыре кассеты в холщовую сумку и взяла ее с собой в столовую.

Но если искали мои пленки — кто же тогда обыскивал комнату?

Я не смогу ответить на этот вопрос, пока сама не увижу отснятые кадры. Только тогда, возможно, сумею определить, что же именно на моих снимках так отчаянно хотел увидеть кто-то еще. Или, наоборот, не хотел.

62. Выше я уже дала общее описание этих фотографий, но тогда мне пришлось до поры до времени удовлетвориться беглым взглядом, брошенным на снимки, когда я получала заказ в киоске «срочного фото» в торговом центре. Прежде чем я вернулась в «АС», чтобы спокойно рассмотреть фотографии, произошло несколько событий.

Одно из них случилось на обратном пути из торгового центра в гостиницу. Я дважды миновала кордон на Холме Саттера, то бишь увидела его собственными глазами и даже кивнула полицейским. Какие бы «учения» они там ни проводили, все это безусловно держали в строжайшем секрете. Насколько я могла судить, они просто припарковали машины возле импровизированного желтого шлагбаума с красными мигалками, а сами стояли рядом и курили.

С тех пор как со мной стали случаться сердечные приступы, я не люблю садиться за руль — вдруг очередной приступ застигнет меня в машине. Больше всего я боюсь ударить чужую машину. И водить авто мне не следует. Я знаю. Но все равно вожу. Правда, езжу со скоростью похоронного катафалка. В смысле, тридцать миль в час. А то и меньше.

На дороге от «Пайн-пойнта», неподалеку от съезда к «АС», есть одно место, где хорошо просматривается все шоссе, до самого Ларсоновского Мыса. Панорама открывается ненадолго, зато предельно четко. И вот в ту минуту, когда обзор был оптимальным, я заметила приближающийся автомобиль.

Не то чтобы появление автомобиля вообще было для меня удивительно. Удивление вызвал этот автомобиль.

Ехал он даже медленнее меня, что само по себе примечательно. Водитель — поначалу просто тень, силуэт — оказался не кем иным, как Лоренсом Поли. Я узнала его по машине — изношенному, десятилетнему «бьюику», который заставляет меня сгорать от стыда, ведь принадлежит он члену моей семьи.

Лоренс — водителя хуже его на всем свете не сыщешь — смотрел не на дорогу, а на деревья вдоль обочины: сосны, ели, клены и буки, которые преобладают в лесах штата Мэн. Любоваться ими одно удовольствие, только не из движущегося автомобиля.

В конце концов мы настолько приблизились друг к другу, что взаимное узнавание стало неизбежностью. Иначе мы бы столкнулись. Лоренс с таким увлечением рассматривал деревья, а я — его, что мы оба напрочь забыли о дорожной ситуации. Хорошо, что Элси Норткотт, подъехавшая от гостиницы к развилке в твердом намерении вывести свой «фольксваген» прямо на шоссе, отчаянно нажала на клаксон. А то бы все три машины угодили в аварию.

Мой «вольво» и Элсин «фольксваген» уцелели. Но «бьюик» Лоренса вмазался в столбик ограждения.

Элси — наверняка потому, что избежала серьезной аварии, — благополучно не заметила этого небольшого инцидента, выехала на пайн-пойнтское шоссе и умчалась в сторону Холма Саттера, на ходу весело махнув мне рукой.

Я съехала на обочину, припарковала «вольво» и пошла посмотреть, какая помощь требуется бедняге Лоренсу.

Он уронил голову на руль, уткнувшись лбом в скрещенные руки.

— Ты цел? — спросила я.

— Цел, — ответил он, подняв голову.

Но что-то с ним было не так. Физически он не пострадал, просто очень глубоко задумался и, как видно, даже не осознал, что произошла авария.

— Что с тобой? Ты ехал словно во сне.

Лоренс не ответил. Медленно выбрался из машины и, пригнувшись, прошелся вокруг нее, осматривая повреждения. Их оказалось немного. Пострадало только одно крыло, его вдавило внутрь, почти до самого колеса.

Он закурил.

— Ты мне доверяешь, Ванесса?

Я слегка опешила и, немного подумав, спросила:

— Почему ты спрашиваешь?

— Я имею в виду… ну, вот ты стоишь разглядываешь мое крыло… доверишь мне вести твою машину?