Отпечатки - Джозеф Коннолли Страница 22

Первые два такси, которые удалось поймать, мне, разумеется, пришлось отпустить — на обоих была эта чертова наклейка, как она меня бесит, самодовольно лыбилась на заднем сиденье: Спасибо, Что Вы, Блядь, Не Курите (потому что, понимаете, если вы заядлый курильщик, как я, вы учитесь всегда обращать внимание на важные вещи, вот такие, например; и то же самое — когда бронируешь столик в ресторане. Театры и кино, без разговоров, категорически и определенно под запретом. Так вот. И не надо доставать меня сами-знаете-чем, потому что я изо всех сил стараюсь, честное слово, выкинуть это из головы. Я хочу сказать, боже, какой кошмар: милый Лукас предлагает мне гавань, убежище, приют, но запрещено мое единственное утешение — моя страсть, моя слабость… о боже, моя жизнь, не будем отрицать очевидного. Что, во имя Христа, я должен делать? Не знаю. Не знаю. Говорю же, я изо всех сил стараюсь выкинуть это из головы.

Ладно. Третье такси, которое подъехало — то, на котором я остановился, то, в котором сижу и из которого в эту самую минуту с огромным удовольствием вылезаю (цифра на счетчике, о боже, она ослепляет, натурально, — в основном за двадцатиминутный тур по достопримечательностям Лондона: ну и приключение, блин). О боже, как бы то ни было, это такси, этот водитель — ему, похоже, было совершенно все равно, что я делаю и чего не делаю. Конечно, он наблюдал за мной с напускным равнодушием, пока я запихивал и уминал свое барахло в багажник; просто сидел, прислонив к рулю раскрытую на скачках «Ивнинг стандарт», и лениво и задумчиво грыз ноготь большого пальца. В общем, я наконец все утрамбовал — кое-как, конечно, едва осталось место для меня самого — и теперь хотел, о боже, лишь быть там, поскольку, если честно, после того как я только что выстоял очередные десять раундов с Каролиной (не один прощальный выстрел, а целая увертюра «1812 год»), у меня не было настроения, поверьте, для… и еще это бесконечное ожидание в строительном обществе, о боже, да, еще и это. Не знаю, верно ли то же для вас (в смысле, возможно, дело во мне? Может так быть? О боже, пожалуйста, не говори, что во мне), но я всегда застреваю в очереди за женщинами, которым надо, чтобы вся их кредитная история была выложена перед ними, роскошно подсвеченная, а когда они наконец получают желаемое, мне приходится общаться с некой далекой банковской кассиршей, которая не предложит мне подождать минуточку, сэр, а просто немедленно начнет набирать свой последний роман — и, господи, не смей заглядывать к ней, приятель, пока глава не закончится или, может — ну не знаю — пока у нее не забрезжит подозрение, что вот-вот прорвется побочная сюжетная линия (проснется — народится), и только в этот миг, она, быть может, решит, что настала пора ненадолго оторваться от утонченного искусства и сунуть мне мои проклятые пятьдесят фунтов, козломордая вонючая старая сука.

И всю дорогу сюда в такси — о господи, проклятый водитель! Эрн, так этого гада зовут. Откуда я знаю? Да потому что он, блин, мне сказал. Он сообщил мне свой возраст, сколько лет он уже доводит пассажиров до грани безумия (в Рождество двадцать два стукнет, верно? Этот факт будет преследовать меня до самой смерти) и даже то, что его младшенький обзавелся небольшой конторой по прокату автомобилей в самолучшей части Флориды и что будущей весной он и его хозяйка Вера отправятся туда на неповторимые три недели отпуска по системе «все включено», в том числе неограниченные поездки в Диснейленд и неизменная любезность их младшенького (которого — ох ты ж господи, да с какой стати я это помню? — зовут Стэнли). Второй его сын, Джейк, очень неплохо справляется, спасибо, в одной крупной фирме в Сити — в школе он был самым усердным, всегда сидел, уткнув нос в книгу (уж не знаю, в кого он такой уродился, но уж точно не в Эрна), и скоро его примут в стажеры, что очень для него хорошо. Всех их — включая Джанет, среднюю, — ожидает роскошный обед в день, когда придут результаты, у Марио, рядом с Олд-Кент-роуд, потому что он по доброте душевной тебе говорит, приятель, — даже и не думай обо всех этих пидорских забегаловках в Уэст-Энде, там тебя никогда не накормят полноценным обедом из трех блюд, как у Марио, и всего-то за двенадцать с половиной фунтов на человека за все, здорово, правда? К тому же он знает старого Марио — да и отца его, если честно, знал, — поэтому им всегда предлагают, о господи — ебаные мятные шоколадки, и если я хочу себя побаловать, то надо лишь отправиться туда и шепнуть его имя Марио, а уж тот обо мне позаботится — кстати, а имя-то свое он уже говорил? Да, говорил — говорил: тебя зовут Эрн, Эрн, о господи, помоги мне, — твое имя — гребаный Эрн.

И когда я объяснил ему как можно яснее — стараясь не нанести при этом смертельную обиду (поскольку я не мог рисковать, ясное дело, быть немедленно вышвырнутым посреди Доков со всеми своими сумками и коробками) — что, к его сведению, я на самом деле не заинтересован в беседе, он лишь сгорбился и начал бесконечный пронзительный и жалобный монолог — и мне пришлось спасаться мыслью о том, что уже недалеко осталось, не может быть, чтобы далеко (хотя, о боже, я уверен, что по этой улице мы уже проезжали), и ради Христа, Джейми, ты уж постарайся, удержи остатки самообладания, прикури очередную сигарету и сосредоточься на хорошем и приятном — мое прекрасное новое жилище в Печатне Лукаса, например (если мне судьбой предназначено когда-нибудь вновь увидеть это место), и как здорово было бы попросту нагнуться и всадить чертову вилку прямо в жирный и глупый Эрнов загривок.

— Врачи… — затянул он. — Что они понимают? Ась? Каждую неделю новые указания. Читаешь газету и не знаешь, что думать. Алкоголь вреден…. алкоголь не вреден… сахар вреден… сахар не вреден… яйца, и вот еще: молочное. Молочное вредно… молочное не вредно… потом они говорят, что говядина вредна… а баранина не вредна…

Теперь я наверняка знал, что мы уже проезжали мимо этого проклятого розового многоквартирника, вон того — может, даже дважды. И на этот раз я так взбеленился, что даже заорал: «Вон там! Прямо за углом! Перекресток. Поворачивай налево на перекрестке!»

Такси даже не притормозило; оно радостно прошелестело мимо.

— Чуть подальше, может, развернемся, — уверил меня водитель. — Да. А потом они передумывают и говорят, что баранина вредна… и белый хлеб — они говорили, что он вреден… а теперь говорят, что не вреден… в общем, я чего хочу сказать, хочу сказать — что вообще тут думать? В смысле — по правде: все это дерьмо — оно здорово выводит из себя, верно? Свихнуться можно. Здесь нельзя повернуть налево, папаша. Я привык, что можно. А потом они закрыли поворот нафиг. Проектировщики дорог… да что они смыслят? А? Делают дорогу односторонней… а в следующий раз она уже двусторонняя… открывают тебе замечательное кольцо… а потом выясняется, что ее вообще закрыли… Денек бы хоть такси поводили, а потом планировали бы дороги. Они ничего не смыслят, планировщики эти. Совсем как наше чертово правительство…

— О боже. О боже…

— Обещают подбросить деньжат Государственной службе здравоохранения… а потом не подбрасывают. Моя Вера ждет операции на желудке с позапрошлой Пасхи. Потом говорят, что дадут больше денег на образование… и не дают… а потом читаешь, как они обещают вложить все эти деньги в общественный транспорт… но не вкладывают… вот почему люди все больше ездят на такси, если хотите знать мое мнение: возни меньше.