Нить, сотканная из тьмы - Сара Уотерс Страница 22

— Когда виноват лишь... скверный дух?

— Да. — Но какой судья, вздохнула она, какие присяжные — если только они не собраны из спиритов, а, видит бог, как бы этого хотелось! — поверят ей? — Они лишь сказали, что дух здесь ни при чем, ибо духов не существует. — Дауэс покривилась. — В конечном счете дело свели к мошенничеству и насилию.

А что говорила девушка, та, пострадавшая? — спросила я. Девушка определенно почувствовала духа, ответила Дауэс, но растерялась.

— Мать ее богата и наняла юриста, который развернул все как надо. Мой же адвокат был плох, но стоил мне всех моих денег, которые я заработала, помогая людям... Все деньги пропали — вот так, зазря!

Но если девушка видела духа?

— Она его не видела. Только чувствовала. Однако... на суде сказали, что она чувствовала мою руку...

Сейчас я вспоминаю, как она стиснула изящные руки, поглаживая пальцами покрасневшие костяшки в цыпках. Разве нет друзей, кто бы ее поддержал? — спросила я, и рот ее дернулся. Друзей было много, ответила Дауэс, и они называли ее «мученицей тяжбы», но лишь вначале. Как ни жаль, но завистники есть «даже среди спиритов», и некоторые были очень рады видеть ее унижение. Другие просто испугались. В результате ее признали виновной, и не нашлось никого, кто бы замолвил за нее слово...

В этот момент она выглядела ужасно несчастной, нежной и юной.

— Однако вы настаиваете, что виноват дух? — спросила я. Она кивнула. Кажется, я улыбнулась. — Тогда очень несправедливо, что вас отправили сюда, а он разгуливает на свободе.

О нет, воскликнула она, не стоит думать, что Питер Квик свободен! Дауэс смотрела мимо меня на железную решетку, запертую миссис Джелф.

— В том мире свои наказания, — сказала она. — Питер заточен во мраке, как и я. И так же ждет, когда кончится его срок, чтобы выйти на волю.

Такими были ее слова, и сейчас, когда я их записываю, они кажутся еще страннее, чем в ту минуту, когда она серьезно и честно, пункт за пунктом отвечала на мои вопросы, следуя собственной четкой логике. И все же, услышав фамильярное «Питер», «Питер Квик», я опять заулыбалась. Разговаривая, мы подошли друг к другу довольно близко. Теперь я чуть отступила, и она, заметив это, понимающе на меня взглянула.

— Думаете, я притворяюсь или играю, — сказала Дауэс. — Считаете меня хитрой актеркой, как все другие...

— Нет. Я так не думаю, — тотчас возразила я, ибо ни тогда, ни сейчас подобной мысли не возникало.

Я покачала головой. Дело лишь в том, что я привыкла думать о материях совсем иного сорта. О повседневных вещах. Видимо, мой разум «плохо подготовлен к тому, что граничит с невероятным».

Теперь улыбнулась она, но еле заметно. Ее разум, сказала Дауэс, познал чересчур много невероятного.

— А в награду меня отправили сюда...

Дауэс обвела рукой камеру, словно этим коротким жестом хотела передать мучительность своего пребывания в суровой, бесцветной тюрьме.

— Вам здесь ужасно тяжело, — помолчав, сказала я.

Она кивнула.

— Вы считаете спиритизм некой фантазией, — проговорила Дауэс. — Но вот вы здесь, и вам не кажется, что реальным может быть любое, коль существует Миллбанк?

Я оглядела голые белые стены, свернутую койку, парашу, на которой сидела муха. Не знаю, ответила я. Жестокость тюрьмы не делает спиритизм реальнее. По крайней мере, тюрьма — это мир, который я вижу, обоняю, слышу. А вот духи — может быть, они и реальны — ничего для меня не значат. Я не знаю, как о них говорить, не умею.

Можно говорить как угодно, сказала она, потому что любой разговор о них «придает духам силу». Однако лучше их послушать.

— И тогда, мисс Приор, вы можете услышать, как они говорят о вас.

Я рассмеялась. Обо мне? Видимо, на небесах и впрямь выдался очень спокойный день, если там нечего обсуждать, кроме Маргарет Приор!

Дауэс покивала и чуть наклонила голову. Я уже заметила манеру, в какой менялись ее голос, интонация, поза. Это происходило очень мягко — не в стиле актрисы, которая хочет, чтобы любой ее жест разглядели в темном переполненном зале, а словно в тихой музыкальной пьесе, когда чуть меняется тональность.

Так было и сейчас, когда я улыбалась и говорила, как же должен быть скучен мир духов, если я — их единственная тема для разговора! Взгляд Дауэс выражал терпение. В нем появилась умудренность. Потом она мягко и очень спокойно сказала:

— Зачем так говорить? Вы же знаете, что есть духи, кому вы очень дороги. Особенно одному — он сейчас с нами и стоит к вам ближе меня. Вы ему всех дороже, мисс Приор.

Я выпучилась, чувствуя, как перехватило дыхание. Это вовсе не походило на разговоры о подарках и цветах от духов: казалось, мне плеснули в лицо водой или ущипнули. Глупо вспомнилась Бойд, которая слышала папины шаги на лестнице в мансарду.

— Что вы о нем знаете? — спросила я. Она не ответила. — Вы догадались по моей черной накидке...

— Вы умны, — сказала Дауэс и добавила, что ее способность не имеет ничего общего с умом. Для нее это так же естественно, как дышать, видеть сны, есть. Такой она остается даже здесь, в Миллбанке! — Знаете, это странно. Все равно что быть губкой или... Как называются существа, которые не хотят, чтобы их видели, и меняют окраску под цвет окружения? — (Я не ответила.) — В былой жизни я привыкла считать себя именно таким существом. Порой ко мне приходили больные, и, посидев с ними, я тоже заболевала. Однажды пришла беременная женщина, и я чувствовала ее ребенка в себе. В другой раз пришел господин, который хотел поговорить с духом сына; когда бедный мальчик явился, я почувствовала, как из груди вышибло воздух и сдавило голову так, будто сейчас она взорвется! Оказалось, мальчик погиб под рухнувшим зданием. Понимаете, его последние ощущения испытала я.

Дауэс приложила руку к груди и подошла чуть ближе.

— Когда ко мне приходите вы, мисс Приор, я чувствую вашу... скорбь. Ощущаю как тьму, вот здесь. Какая же это мука! Вначале я подумала, что эта скорбь вас опустошила и вы пусты, совсем пусты, как яйцо, из которого выдули содержимое. Но вы не пусты. Вы полны... лишь захлопнуты и накрепко заперты, точно шкатулка. Что же здесь такое, что нужно так скрывать?

Она постучала себя по груди. Затем другой рукой чуть коснулась моей...

Я дернулась, словно ее пальцы несли какой-то заряд. Глаза ее расширились, она улыбнулась. По чистой, самой случайной случайности ее пальцы наткнулись на медальон под моим платьем и стали ощупывать его контур. Я почувствовала, как натянулась цепочка. Движение пальцев было таким неуловимым и вкрадчивым, что сейчас, когда я это пишу, мне кажется, что ее пальцы проследовали по линии звеньев к моему горлу, забрались за воротник платья и вытащили медальон наружу, но ничего этого не было: ее рука оставалась на моей груди и лишь слегка прижималась. Чуть склонив голову набок, Дауэс стояла абсолютно неподвижно и будто прислушивалась к биению моего сердца сквозь золотой медальон.