Приемное отделение - Андрей Шляхов Страница 22

— Откуда в наших краях взяться известному артисту? — скептически поинтересовалась Янина Яковлевна. — Разве что в «Фишке» играть?

«Фишкой» ласково-пренебрежительно называли местный театр, носивший звучное имя Первого Российского фольклорно-исторического. С театром у шестьдесят пятой больницы были давние и весьма прочные связи. Дети сотрудников были завсегдатаями новогодних представлений в «Фишке», а служители Мельпомены — завсегдатаями обоих травматологических отделений, первого мужского и второго женского. Если ничего не случалось на репетиции или во время спектакля (ничто никуда ни на кого не падало и никто ничего не ломал, не растягивал и не вывихивал), то случалось позже, когда дружный актерский коллектив начинал расслабляться. Многие считали, что в высоком уровне профессионально-бытового травматизма повинно здание, полученное новорожденным театром в эпоху перестройки и нового мышления от Бабушкинского райисполкома. Некто, ведающий учетом и распределением недвижимости, рассудил, что фольклорно-историческому театру сообразно располагаться в самом старом здании района, двухэтажном, построенном еще в девятнадцатом веке (правда, в самом конце его) и чудом сохранившемся до наших дней. Подобное решение позволило убить одним махом двух зайцев — выполнить решение вышестоящих инстанций и спихнуть с себя лишние заботы по содержанию памятника старины. Здание же, в котором непосредственно до отдачи «Фишке» находилось какое-то строительное подразделение Мосводоканала, считалось несчастливым. Рассказывали, что первый владелец, то ли купец, то ли фабрикант, короче говоря — деловой человек, фамилии которого история не сохранила, проиграл дом в карты и с горя застрелился. Здесь же, на втором этаже, в своем кабинете (где именно был кабинет, уже никто не помнил). Выигравший (тоже какой-то бизнесмен) недолго радовался своей удаче, потому что вскоре разорился… Так и пошло, вернее, как-то не так пошло все в проклятом доме.

— Почему именно в «Фишке»? Мог бы в гости к кому-то приехать. Или к нам — навестить родственника.

— Тьфу-тьфу-тьфу! — Янина Яковлевна постучала по столу (беседовали они в приемной главного врача). — Боже сохрани! Мало нам было Тима Улана? Хуже этой богемы только мировая война!

В мае этого года в эндокринологии пролежал неделю отец рок-звезды Тима Улана, солиста группы «Шабаш нечестивых». Заведующая эндокринологией Грушницкая позже признавалась, что никогда в жизни (даже в моменты ухода мужа номер один и мужа номер два) не была так близка к тому, чтобы наложить на себя руки. Сам Тим ни разу не навестил своего любимого папашу, потому что гастролировал где-то за Уралом, но по телефону истерил регулярно, угрожая «докторишкам» небесными карами и козыряя своими связями с сильными мира сего. Позвонив в отделение, он перезванивал главному врачу и высказывал все, что считал нужным, Янине Яковлевне, так ни разу и не соединившей Улана с Александром Брониславовичем. Отец не отставал от сына — истерил, козырял, угрожал, а однажды вечером взял да и устроил в палате пьянку, которая чуть не переросла в гулянку отделенческого масштаба. Дурной пример заразителен. Назавтра все участники пьянки (в том числе и зачинщик-организатор) были выписаны из больницы за грубое нарушение режима. Примечательно, что ни президент, ни премьер-министр, ни министр здравоохранения, ни генеральный прокурор, ни министр внутренних дел никак не отреагировали на то, что «всеми уважаемого человека и отца тако-о-ого сына» выписали против его желания. Да что там — даже из департамента здравоохранения не позвонили, и влиятельные воры в законе (ах, кому только не пел Тим Улан со своими «нечестивыми», кем он только не пугал!) восстанавливать справедливость не приехали.

Районная газета «Свибловские ведомости», не слишком избалованная сенсационными новостями, посвятила «гражданскому подвигу» (именно так и никак иначе) доктора Боткина целую полосу. Фотограф снимал Боткина целый час — за столом в смотровой, идущим по коридору, разговаривающим с коллегами, пишущим, думающим, стоящим на фоне эстакады приемного отделения, стоящим у дерева, проходящим через ворота… В газету попал «пишущий» Боткин, наглядное, так сказать, воплощение образа врача, ведь врачи большую часть времени только и делают, что пишут.

Было еще две фотографии — гражданина Бессмертных, лежавшего в неотложной кардиологии с диагнозом трансмурального инфаркта миокарда (Бессмертных сидел на койке и широко лыбился в объектив), и Нонны Антоновны, представлявшей администрацию больницы. Нонну Антоновну корреспондент по старинке и совсем неправильно назвал в статье «начмедом», хотя это «звание» соответствует должности заместителя главного врача по медицинской части. Боткина корреспондент причислил к прямым потомкам знаменитой врачебной династии, а его «крестника» из кладовщиков произвел в логистики.

Алексей Иванович, предупрежденный о приезде корреспондента заранее, готовился к первому в своей жизни интервью весьма серьезно. Подготовка заключалась в придумывании различных каверзных и заковыристых вопросов и ответах на них. Тренировка, увы, оказалась напрасной, потому что удалось угадать лишь самое стандартное — где учились и давно ли работаете врачом. Дальнейшая беседа с молодым журналистом вышла, на взгляд Алексея Ивановича, странноватой. По мнению журналиста, кстати, тоже.

— Алексей Иванович, вы давно мечтали кого-то спасти?

Журналист был молод, но уже успел перенять у более матерых коллег покровительственно-снисходительный тон всезнающего человека.

— Да я и не мечтал… — растерялся Алексей Иванович, обычно мечтавший или о более прозаических вещах, или о чем-то глубоко личном, не подлежащем обсуждению с посторонними. — Просто…

— Вы просто выполняли свой долг, — понимающе кивнул корреспондент. — Это первый человек, которого вам удалось спасти своими руками?

«А как, интересно, спасают чужими руками? — подумал Алексей Иванович. — Наверное, когда приказывают кому-то идти и спасать…»

— Первый или нет? — подстегнул корреспондент.

— Не первый, — ответил Алексей Иванович и больше ничего не добавил.

«Валенок деревенский, слова клещами не вытянешь», — пренебрежительно подумал корреспондент, живший в Москве уже третий год.

— А какой же? — спросил он.

Цифры — это хорошо. Цифры интересуют читателя. Цифры оживляют любой репортаж.

— Не считал, — Алексей Иванович виновато развел руками. — Вот роды считал. Семь.

— Что «семь»? — раздраженно переспросил корреспондент.

— Семеро родов я принял.

— На улице? — оживился корреспондент. — Где именно? Когда?

— Ну, не совсем на улице… Это в Мышкине у нас было. Три раза…

— Спасибо, об этом потом, — перебил корреспондент, которого интересовали сугубо районные новости. — Скажите, Алексей Иванович, а что вы почувствовали после того, как спасли господина Бессмертных?

— Усталость, — честно признался Боткин. — Не люблю я эту суету дерганую…

Корреспондент понял, что лучше написать интервью самому. И написал.

Слава капризна, своенравна, но прилипчива — если уж привяжется к кому, то надолго. И чем меньше ее желают, тем сильнее она привязывается и громче становится.