Журавлик по небу летит - Ирина Кисельгоф Страница 22
Журавлик по небу летит - Ирина Кисельгоф читать онлайн бесплатно
– Это Панталоне? – не веря, спросила я, вспомнив, что Оля мне рассказывала.
– Да, – улыбнулась она. – Похоже?
– Не очень. Если бы не костюм, я бы не догадалась. Это не комический персонаж…
– Мне почему-то его жаль, – смущенно засмеялась она. – У него есть мечта, которую нужно сберечь. Но он проиграет. Нет ни сил, ни везения. Все в прошлом. Его обманывают, ему приходится поступать нечестно. Над ним смеются, он просит, чтобы его пожалели. Он не болеет, он просит внимания и сочувствия. По-моему, он знает, что не успеет, в его распоряжении всего двадцать четыре часа. И потому ведет себя как шут.
– Да, – согласилась я. – От отчаяния люди совершают глупые поступки.
Я неожиданно вспомнила: Савельев узнал, что жена изменяет ему с Троцким, именно от Бухариной.
– Зачем мне это знать? – спросил он.
– Поставь ее на место, – потребовала Бухарина.
– А ты своего уже поставила?
Бухарина промолчала, ей нечего было ответить. Савельев поставил жену на место, она сменила место, уйдя к Троцкому. У Савельевой и раньше были любовники, ее муж об этом знал, но никто не осмеливался говорить с ним в открытую. Так часто бывает. Все так бы и текло, если бы не Бухарина. Она оказалась первой. Так Бухарина, сама того не желая, стронула снежный ком, который и похоронил ее семью. Хотя, может, случилось так, как случилось. И вины Бухариной в этом нет. И она, конечно же, не шут.
– Удивительно, что у итальянцев почти нет персонажей, подобных Панталоне, – сказала я. – Таких женщин полно в реальной жизни.
– Да. Странно, – удивилась Оля. – Мне это в голову не приходило.
– А у французов есть, – засмеялась я. – Марселина из «Безумной женитьбы» Бомарше.
– Насколько я помню, ей все же повезло.
– Да, – весело сказала я. – Лучше синица в руке, чем журавль в небе.
– Не знаю, – не согласилась она со мной. Вежливо.
– А вы максималистка! – засмеялась я.
Оля промолчала, а я поняла, почему ей плохо живется. Как там говорил ее муж, любитель восточной поэзии? Разлука не имеет цвета? А жизнь имеет! Сила в ней могучая, и силе той нет конца. Ей тридцать три, пора бы и понять.
Мой недоросль обрадовался тряпкам больше, чем мне. Я разозлилась.
– Барахольщик! Хоть бы книги читал! За всю жизнь ты прочитал только две. О Фритьофе Нансене и о скифах. Возьми хотя бы Гарри Поттера, его уже давно все прочитали.
– Там слишком много букв, – пробурчал недоросль, изучая стильные карманы на коленях у стильных джинсов.
– Буквы считаешь? – ехидно спросила я.
– Не-а. Я их нюхаю! – захохотал недоросль.
– Балбес! – возмутилась я.
– Так точно, полковник Кворитч!
Уже ложась спать, я рассказала Сергею, что Бухарина беседует с посторонними мужчинами глазами, а наш сын нюхает буквы.
– Нюхает буквы?! – потрясенно спросил муж.
– А мы их чихаем! – захохотала я.
Мой муж пытал меня, требуя рассказать, что творится с нашим сыном, забыв о Бухариной. Я хохотала как ненормальная. Мы все помешаны на детях. Личная жизнь других персонажей в нашу комедию не вписывалась. Жизнь виртуозно обходилась бородатыми шутками и заученными трюками. Как у всех.
После переезда Мишкиной семьи в гречишном каньоне появился большой стол и скамейки. Мишкин папа предложил начать балконные сезоны и продолжать их с марта до ноября без антрактов. Зимой – по желанию, но в Новый год обязательно. Гостям полагалось перелезать через подоконники и гулять дни и ночи напролет под солнцем, а потом под звездным небом. Первый балконный сезон Сергей Николаевич затеял восьмого марта, заманив нас ароматом шашлыков. Мама стояла на моем подоконнике, не решаясь прыгнуть.
– Что же вы, Вербочка? – пробасила Елена Анатольевна. – Я старуха, и то не боюсь по окнам прыгать. Ну же!
– Трусишка! – крикнула я.
– Прыгайте, Оля. – Мишкин папа протянул руки. – Я поймаю.
– Я тяжелая, – неуверенно произнесла мама.
– Не урони! – закричал Мишка. – Я Лизку боюсь! Она драться будет.
– Чушь! – отрезала я. Мишка пихнул меня в бок, я его. Как обычно.
Все засмеялись. Мама худенькая, как девчонка. Совсем как я. А я не тяжелая нисколько.
– Я сама. Отойдите, – сказала мама и прыгнула прямо в раскинутые руки Мишкиного отца. Он покачнулся и прижал ее к себе. Мама отшатнулась назад и покраснела. А у Мишкиного папы сделался странный вид. Он растерянно стоял возле мамы, будто не знал, что делать.
– Оль, живая? – спросила тетя Мила и засмеялась.
– Да. – Мама мягко убрала руки Сергея Николаевича и направилась к столу.
– Нет. Сначала экскурсия. – Мишкин папа вдруг очнулся и взял ее за локоть. – Вы же здесь никогда не были.
– Потом, экскурсовод, – решительно сказала Елена Анатольевна. – Сначала шашлык.
Мы ели шашлык, замаринованный в белом вине и помидорах, и хохотали обо всем и ни о чем. Ветер шевелил наши волосы, надувая их солнечным парусом, а стена хранилища идеальных вещей сверкала сахарским песком и осколками египетских пирамид над вспухшим от весенней жары пупырчатым снегом.
«Здорово! – думала я. – Всегда бы так».
Елена Анатольевна разглядывала полный квартет дзанни. В нем появился новичок. Доктор медицины, а не правоведения. Мы с мамой так решили. Без белого халата, зато в черном шерстяном костюме, длинной мантии и кожаных башмаках с огромными атласными бантами. Вместо полотенца на поясе белый шелковый платок и белые воланы воротника и манжет. И множество пуговок из черного зеркального бисера на его курточке.
– Боже, какая чудная работа! – восхитилась Елена Анатольевна. – Вы просто кудесницы!
– Носатый толстяк с огромным животом – это доктор Грациано. Наша новая кукла, – гордо сказала я. – Такой дурачок с понтами. Калечит больных и несет медицинскую ахинею. Он обжора и пьяница, потому у него красный нос. Видите?
– Я тоже люблю выпить, – засмеялась Елена Анатольевна. – И люблю калечить своих родных.
– Помню, помню! – засмеялся в ответ Мишкин папа. – Меня с детства лечили наговорами и ведьмовскими зельями. Все болезни заберите, закройте, не отпускайте. За тридцать три замка, за тридцать три горы, за тридцать три дороги, на пса лохматого, на кота усатого!
– На куда? – удивился Мишка.
– На черта лысого! – захохотала тетя Мила. – Забыл, как ты в детстве простудами болел? Как сейчас помню, сидит в кроватке, маленький такой, щеки толстые, а глазенки испуганные-испуганные. Сидит и повторяет: «Осина, осина, возьми мою трясину, дай мне леготу!»
– Да хватит! – возмутился Мишка. – Здесь что, день моей памяти?
Жалоба
Напишите нам, и мы в срочном порядке примем меры.
Comments