Певец боевых колесниц - Александр Проханов Страница 21

– Помогите же мне! Не знаю, что теперь делать.

Подкопаев бросился поднимать отлетевший каблук.

Помог подняться женщине. Хромая, она сделала несколько шагов.

– Боже, какое несчастье!

Подкопаев плохо ее понимал, такие небывалые, нечеловеческие были ее глаза, так пьяно, неведомыми цветами, пахли ее духи.

– Ну что мне делать, скажите?

– Можно найти сапожную мастерскую. Там приклеят каблук, – сбиваясь, ответил Подкопаев.

– Ну где же здесь мастерская? – женщина посмотрела на аллеи парка, где молодые мамы катили коляски со своими чадами. – К тому же я опаздываю.

– Тогда надо найти обувной магазин и купить новые туфли.

– Верное решение. Везите меня в магазин.

Опираясь на его руку, она дошла до машины, уселась, с досадой оглядываясь на брошенный каблук.

– В первый попавшийся магазин. Я тороплюсь.

Первым попавшимся был фирменный магазин «Карло Пазолини». Подкопаев помог женщине войти. Почти не выбирая, она указала продавщице на замшевые туфли с высокими каблуками. Они оказались впору.

– Надеюсь, они выдержат мой вес, – она притопнула каблуком.

Это сильное движение, от которого колыхнулась ее грудь, поднялись и опустились золотистые волосы, показалось Подкопаеву восхитительным.

– Вы меня так выручили. Чем могу вас отблагодарить?

У нее было смуглое лицо, чуть удлиненное и заостренное книзу. От переносицы разлетались пушистые брови. Небольшой свежий рот был пунцовым. Прямой нос делал ее похожей на женщин, какими любовался Подкопаев на картинах в Уффици. За этими смуглыми прекрасными итальянками, за их золотистыми локонами открывались долины с замками, заливы с парусами лодок, парящие птицы. Остановленное мгновение пугало своей достоверностью.

Но глаза, таких глаз он не видел на портретах, не встречал на живых лицах. В них, среди дивной синевы, была пугающая глубина, где синева сгущалась до черноты.

Он не сразу понял ее вопрос, и она вынуждена была повторить:

– Чем я могу отблагодарить вас?

– Пообедаем в ближайшем ресторане.

– К сожалению, я тороплюсь на работу.

– Тогда позвольте довезти вас до работы.

Она кивнула. Было видно, как нравятся ей туфли, как смело и сильно она ставит ноги.

Она попросила отвезти ее в Зачатьевский переулок. Подкопаев не решался на нее смотреть, только чувствовал колдовской запах ее духов.

– Как вас зовут? – спросил он.

– Вероника. Если угодно, Вероника Петровна Пригожина.

Подкопаев представился.

– Есть такой чудесный лесной цветок – вероника, только ударение на втором слоге.

– Вероника дубравная, – произнесла она, – любит тень. В тени ее цветы необыкновенно синие.

– Есть синева еще необыкновеннее, – сказал Подкопаев.

Вероника улыбнулась.

– Кем вы работаете? – спросил Подкопаев.

– Ботаником.

– Собираете гербарий?

– Ухаживаю за зимним садом у одного богатого банкира, Всеволода Борисовича Школьника.

– Всеволод Школьник? Только вчера слышал о нем от старого генерала Филиппова. Вам ничего не говорит это имя?

– Нет.

– Минувшей ночью он умер.

– Жаль, – равнодушно сказала она.

А Подкопаев подумал, что этим совпадением продлевается вчерашняя встреча, продлевается плаванье в челне по темной реке. И как знать, не явилась ли минуту назад героиня его ненаписанного романа.

Они въехали в Зачатьевский переулок и остановились перед особняком. Кровля особняка едва виднелась из-за каменной изгороди. Рядом с металлической кровлей блестели стеклянные конструкции оранжереи.

Подкопаев остановил машину. Испугался, что сейчас они расстанутся и больше никогда не встретятся. Все, что он унесет в роман, – глаза такой синевы, какая бывает у экзотической птицы. Подарит эти глаза другой героине.

– Хотите посмотреть зимний сад? – предложила Вероника.

– Очень! – согласился он торопливо.

Вероника долго объясняла охране, кем является ее спутник. Наконец, Подкопаев предъявил паспорт и мимо постовых в черной униформе проник на территорию особняка.

Дом был трехэтажным, состоял из кубов, цилиндров и полусфер, в конструктивистской манере. Зеленели подстриженные газоны, сияла перед подъездом дорогая машина. Охранник в черном вел на поводке сторожевую собаку.

Подкопаев и Вероника миновали особняк и направились к оранжерее, казавшейся сияющим кристаллом.

– Вот моя Священная роща.

Вероника впустила Подкопаева в оранжерею, и того удивило, что только вчера он говорил с Бритиковым о Священной Роще и теперь чудесным образом в ней оказался, пусть и не в той, марийской. Челн плыл по темной реке.

После московской прохлады Подкопаев задохнулся от маслянистой духоты, в которой плавала едва заметная дымка. Этот сладковатый туман исходил от множества диковинных деревьев. Глянцевитые, с узорной листвой, они стояли в горшках и кадках или поднимались из грунта. Некоторые достигали стеклянной крыши. Другие росли зелеными пластами, выпускали воздушные корни. Третьи стелились коврами. На некоторых розовели и белели цветы. Среди зарослей находился бассейн с берегами, поросшими мхом. В темной воде плавали огромные, как зеленые тазы, листья. Рядом поднимались цветы, похожие на белые звезды. В темной воде мелькали спины золотых рыб, появлялся на поверхности жадный рыбий рот.

– Невероятно, я в Африке, или в джунглях Амазонки, или на берегах Ганга?

– Вы у меня дома. Садитесь.

Среди зарослей стояло деревянное ложе, покрытое ковром с шелковыми узорами. Подкопаев сел. Древесная ветвь провела по лицу глянцевитыми листьями, словно ощупала.

– Вы что же, покупаете их в магазине? Ухаживаете за ними?

– Хозяин отправляет меня в разные страны. Я привожу деревья. Не просто за ними ухаживаю, я с ними общаюсь. Человек и дерево очень близки друг другу. Человек произошел от дерева и после смерти в него уходит.

И опять Подкопаеву показалось, что он уже слышал похожее. Вчера говорил об этом умирающий генерал Филиппов. «Из дерева вышел, в дерево и уйдешь», – кажется, так звучали его слова. Эти совпадения таинственным образом связывали вчерашний и сегодняшний день. Челн продолжал плыть по неведомой темной реке.

– Какие же это деревья? Откуда?

Вероника погрузила руку в листву, и казалось, листья целуют ее пальцы. Она гладила ветки, ствол, и дерево нежилось, откликалось на ласку.

– Вот это моя любимая монстера лаковая, – она гладила блестящий лист с глубокими разрезами.