Сумасшедшее воскресенье - Фрэнсис Скотт Фицджеральд Страница 21

В ту весну торнадо больше не появлялся в Алабаме. Второй ураган (все были уверены, что это вернулся первый: для жителей округа Чилтон он был живой, реальной силой, сродни языческим богам) разрушил дюжину домов, в том числе и дом Джина Джанни, и покалечил три десятка людей. Но жертв во второй заход не было, все как-то сумели попрятаться. Прогулявшись по главной улице Бендинга, ураган на прощание повалил все телеграфные столбы и разбил фасады двух магазинов и аптеки доктора Джанни.

К концу недели появились первые сколоченные из старых досок жилища. К концу длинного щедрого алабамского лета на всех могилах зазеленеет трава. Но люди еще многие годы, говоря о каком-нибудь событии, будут снабжать его пометой «до торнадо» или «после торнадо», и для многих семей жизнь так и не вернется в прежнюю колею.

Доктор Джанни понял: пора покидать эти места – теперь или никогда. Он продал аптеку: все, что в ту ночь уцелело от торнадо и приступа филантропии. Отдал свой дом брату Джину, пока тот не выстроит себе новый. Решил ехать поездом, на автомобиле дай бог добраться до станции, так крепко он саданулся о дерево.

По пути он несколько раз останавливался попрощаться с соседями. Задержался и у развалин дома Уолтера Каппса.

– Значит, и вам досталось, – сказал он, глядя на сиротливо торчащий сарай – все, что осталось от усадьбы Уолтера.

– И довольно сильно, – ответил Уолтер. – Но, с другой стороны, нас ведь шестеро, все тогда были кто в доме, кто на дворе – и все живы. Так что я не ропщу.

– Да, счастливо отделались, – согласился доктор. – Вы не слыхали случайно, куда Красный Крест отправил Элен Кирлайн, в Монтгомери или в Бирмингем?

– В Монтгомери. Я как раз там был, когда она пришла со своим котенком, и видел, как она просила людей перевязать ему лапу. Столько миль прошла под дождем и градом, а скотинку свою не бросила. Мордочка у нее была такая решительная, я даже рассмеялся, хотя самому ох как несладко было.

Доктор помолчал.

– Вы, случайно, не помните, есть у нее еще родные? – опять спросил он.

– Не знаю, – ответил Уолтер. – Кажется, нет.

Последний раз доктор остановился там, где был когда-то дом его брата. Вся семья, даже младшие, усердно работали, расчищая развалины. Бэч соорудил навес, куда складывали уцелевшее имущество. Кроме навеса, одно радовало глаз: начатая стенка из круглых белых камней.

Доктор достал из кармана сто долларов в купюрах и протянул Джину.

– Когда-нибудь вернешь, но, пожалуйста, из кожи не лезь, – сказал он. – Это из денег, полученных за аптеку. – И добавил, прекращая поток благодарности: – За книгами я пришлю, ты их, пожалуйста, упакуй получше.

– Будешь опять лечить, Форрест?

– Попытаюсь.

Братья на секунду продлили рукопожатие. Подошли прощаться двое младших. Роза стояла в стороне в стареньком синем платье, на черное – траур по старшему сыну – не было денег.

– До свидания, Роза, – сказал доктор.

– До свидания, – откликнулась она и прибавила потухшим голосом: – Счастливо тебе, Форрест.

Ему вдруг захотелось сказать что-то в утешение, но он понимал – слова бессильны. Перед ним было живое воплощение материнской любви – той же силы, что гнала Элен сквозь ураган, чтобы спасти котенка.

На станции он купил билет до Монтгомери в один конец. Поселок выглядел скучно под серым небом запоздалой весны, и, пока поезд набирал скорость, доктор с удивлением вспоминал, что полгода назад это место казалось ему лучшим на земле. Он был один в вагоне для белых; очень скоро рука его потянулась к фляжке, и он достал ее. «В конце концов, мужчина, который заново начинает жить в сорок пять лет, имеет право на допинг». Но вспомнилась Элен: «Родных у нее нет. Значит, теперь эта девчушка моя».

Он похлопал ладонью флягу, как бы с удивлением, взглянул на нее.

– Ну что ж, подружка, придется нам на время расстаться. Котенку, которого так лелеют и любят, понадобится много молока.

Он уселся поудобнее и стал глядеть в окно. Ему вспоминался ураган, ветры опять обдували его – сквозняки, гуляющие в коридоре, ветры земли, циклоны, ураганы, торнадо, черные смерчи, предсказанные и внезапные; одни дующие с небес, другие из адского жерла.

Он больше не даст им в обиду Элен, если, конечно, сможет.

Он задремал, но тут же проснулся; неотвязное воспоминание разбудило его: «Папа заслонил меня, а я – котенка».

– Все в порядке, Элен, – сказал он вслух; такая уж у него была привычка – говорить с собой. – Думаю, что старый бриг еще будет какое-то время бороздить моря при любом ветре.