Пэчворк. После прочтения сжечь - Инга Кузнецова Страница 21

(как тут быть)

Мысли Д. идут с реверберацией – он ничего не произносит, но мне кажется, что губы его шевелятся, влажная толстая нижняя губа, по крайней мере, точно. Я сжимаю ладонь в кулак, как будто ловлю его нить.

Разве мог бы он это действительно сказать здесь и сейчас, где и когда идет событие не об этом, здесь все – не об этом?

Не мог бы. Но что-то внутри него говорит приблизительно так:

«Мне тоже больно чувствовать свою неопределенность, риск быть кем-то, риск вранья. Больно мерцать по краям видимого тела, быть человеком с телом, например, с почками, подведенными гриппом; соответствовать ожиданиям зеркала и скрывать свое неверие в себя видимого – этот разлад как-то неприлично затянулся, с подросткового возраста – хотя все-таки были перерывы; выходя из дома, создавать довольно убедительный образ себя – чисто интеллектуальным усилием.

Сколько можно волочиться с этим устало?

Как-то нечестно быть в траченном молью театральном костюме цвета пудры и прикидываться при этом искренним и голым; а без него слишком неустойчиво, слишком страшно, и бунтуешь от того, что настолько видишь все зазоры, и тебя охватывает злость – на кого и на что? На себя, но ты так и не договорился с собой, что считать собой.

А если почки болят, значит, ты – почки. А если бездна единичности осознается, значит, ты – единица, а вернее, бездна.

И скорее хвататься за другое, других, в которых ты хочешь верить, хотя ты догадываешься, что они тоже себя обманывают, но ты не выживешь, если они не обманут тебя».

(фантомная боль)

Мой телефон в сумке вибрирует. Я осознаю это не сразу.

Это эсэмэска от Кати. Ее мать сдержала обещание. Текст состоит из трогательных аллегорических фигур, но знаки препинания на месте: «Я должна сказать вам об этом. То занятие было моим последним. Надеюсь, у вас все хорошо. Не волнуйтесь за меня. Счастья вам, Удачи и, конечно же, Любви.

P. S. Надеюсь, мы с вами еще когда-нибудь встретимся. …Пожалуйста, не Забывайте меня. С Любовью, Катя».

Я беру зазубренный столовый нож и пилю палец, чтобы меня не кромсало там, где – в материалистическом смысле – ничего нет. Четыре алых бисерины с интервалами в полмиллиметра.

«Что ты делаешь?» (Д.) Бьет по руке ребром ладони, железяка тупо падает на деревяшку. Сжимает запястье, пытаясь одной рукой распаковать антибактериальные салфетки.

(праздник)

Внутри гулкой тишины, случившейся сразу, я краем глаза вижу, как старик встает, набрасывает на плечо рюкзачную лямку и направляется ко мне. Задержка реальности была короткой, шум, работа вилками, приглушенный смех и звук электрогитары, и мысль оратора – возобновляются. Вот он уже надо мной.

– Неужели вам не ясно, что со времен неандертальцев ничего не изменилось? И наибольшие риски по-прежнему сопряжены не с преступлениями [ «против режима» – читаю я не произнесенное вслух]? А я вас поздравляю! Сегодня праздник принципиальных внутренних разногласий и противоречий. В просторечии День шизофреника, – и выходит из помещения.

(подожди)

– Я сейчас! – бросаю я Д., выкрутившись из мебельных баррикад, и выбегаю следом, как будто хочу что-то уточнить (может быть, и удрать).

Я бегу по лестницам вверх, и слышу тяжелые шаги Д. за собой. Но, легковесно взлетая, я опережаю его на целый пролет, и благодарна туфлям за то, что не успевают свалиться.

(а вот когда выхожу)

Те, с песьими головами, сидят по углам подпорченного сумерками бумажного листа, будто ковра, теребят свои кафтаны и сюртуки, не обращая внимания на проносящуюся над ними камеру, и я понимаю, что она – все, что осталось от меня, – вполне невидима, и хорошо, что я могу быстро и безнаказанно двигаться.

Каких пород эти песьи, не знаю. Гладкошерстные, пегие, рыжеватые, деловитые; то возятся с мелкими канцтоварами, то обтекаемыми конечностями хватаются за толстые бумажные края. А на чем этот лист с загибающимися углами держится, неизвестно. Стоило подумать об этом, камера шмякается, врезается в лист, проходит сквозь него, оставляя быстро затягивающуюся дырку, и что было на листе, прочесть невозможно – но это человеческий почерк, резко увеличившиеся чернильные петли, а по ту сторону листа наступает серое и разреженное, предпустота, и я пока ничего про нее не могу сказать.

(я хочу)

Я хочу застрелиться из водного пистолета. Он у меня есть.