Неизвестный террорист - Ричард Фланаган Страница 21

– Самое главное в растровой графике, – бубнил Тарик, – что можно сколько угодно манипулировать образом, по очереди менять всего одну-единственную точку – например, с легкостью превратить Элвиса Пресли в страуса… – Он немного помолчал, словно задумавшись о чем-то совсем ином, и прибавил: – В общем, будь их воля, именно так они и хотели бы поступать с реальными людьми.

– Кто это «они»? – спросила Куколка.

– Ну, не знаю. Правительство, корпорации – все, кто управляет страной. Облеченные властью.

Из квартиры Тарика город казался притихшим, спокойным. Еще там, на улице, он пообещал напоить Куколку кофе, но потом им показалось, что для кофе слишком жарко, и они выпили холодного Pellegrino. Они сидели на барных табуретах перед высоким столом-стойкой прямо напротив окна, смотрели на Сидней, на то, как где-то далеко внизу движется, посверкивая чешуей, его змеиная шкура, попивали холодное вино и болтали.

Тарик жил в Поттс-Пойнт, вроде бы совсем недалеко от паба Baron на Кингз-Кросс, однако во всех прочих отношениях на расстоянии целой вселенной оттуда. Выбравшись из бара, они свернули в тихую улочку, по обеим сторонам которой были припаркованы дорогие европейские автомобили, и вошли в безвкусно-роскошный вестибюль элитного дома. Затем поднялись на лифте, дверцы которого открывались с помощью электронной карты, и прямо из лифта попали в новенькую, с иголочки, квартиру с модными белыми стенами и еврооборудованием.

Тарик приглушил яркое освещение, которое неожиданно включилось, как только они вошли, и основным источником света стала сияющая огнями пристань залива Вуллумулу, на который выходили окна квартиры. Был виден и сам Сидней, раскинувшийся по ту сторону залива. Далеко внизу время от времени цепочкой движущихся огней бесшумно проносились крошечные, точно игрушечные, поезда; зажженные фары автомобилей сливались в сплошные пятнистые линии. Отсюда некрасивые вонючие улицы, которые Куколка так хорошо знала, смотрелись совершенно иначе – да и весь город выглядел чудесно преображенным, и в окутывавшей его соблазнительной темноте были, как конфетти, разбросаны всполохи ярко-желтого и белого света, рисунку которых более определенную форму придавали красные и синие вывески крупных корпораций.

– …таким образом, – продолжал между тем говорить Тарик, – компьютер сохраняет изображение в виде множества отдельных точек, пикселей… – Куколка перестала любоваться городом и посмотрела на него. Рассказывая, он явно пытался что-то показать и водил вокруг себя руками, точно слепец, который что-то ищет. – Каждый пиксель введен в код компьютерной памяти как бинарная единица – мы называем их битами…

Куколка очень старалась слушать заинтересованно, но на самом деле ей было ужасно скучно. И почему-то казалось, что и сам Тарик рассказывает все это словно по обязанности, что и для него самого все эти пиксели никакого интереса не представляют. И она снова уставилась в окно на этот странный, такой покорный Сидней. Отсюда он казался изысканным. Острые плавники здания Оперы выглядели на груди города точно бронзовая брошь на старой проститутке; особым образом подсвеченные металлические решетки моста Харбор-Бридж походили на ожерелье филигранной работы, а высотные здания, мерцавшие бесчисленным множеством крохотных огоньков, напоминали Куколке прихотливый узор на черном кружеве. На такой Сидней она была готова смотреть хоть всю ночь, и пусть себе Тарик сколько угодно рассказывает о растровой графике… Однако она заметила, что чем больше он о ней говорит, тем серьезней и скучней становится.

– …и вместе все это составляет бит-карту, – вещал он. – Я работаю с мягким диском, чтобы бит-карта обладала максимально высоким качеством, а значит, и изображение было максимально четким. Вот, собственно, это и есть растровая графика.

– Графика Боба Марли, – пошутила Куколка, и Тарик больше не сказал о своей работе ни слова.

О чем еще они говорили? Впоследствии, когда Куколка пыталась понять, кем же на самом деле был Тарик, она так и не смогла вспомнить ничего интересного. Хотя вроде бы разговаривали они о многих вещах – о чем-то серьезном и о чем-то совершенно тривиальном, об общеизвестном и о самом сокровенном. Если забыть о том, каким Тарик стал, рассказывая о компьютерах, то в целом он оказался очень приятным и легким собеседником. Вот, пожалуй, и все.

Они решили обменяться телефонами. Тарик пошел искать листок бумаги, потом просто вырвал его из ежедневника, написал на нем зеленым фломастером номер и подал Куколке. Она хотела записать свой номер, но он снова встал, куда-то ушел и вернулся с роскошным, дорогим мобильником.

– Классный, да? – сказал он, демонстрируя телефон в корпусе из нержавеющей стали. – Это Nokia P99 с плеером MP-3. У него даже есть собственный набор звуковых сигналов – мини-симфония, сочиненная Юн Чун Хи.

Поскольку Куколка промолчала, Тарик задумался, словно не зная, что еще добавить, то открывая экран мобильника, то закрывая его. Потом посмотрел на Куколку, улыбнулся и добавил:

– Да хрен с ней, с симфонией Юн Чун Хи! Она, в общем-то, полное дерьмо. Я отыскал классный сайт для загрузки музыки в качестве звукового сигнала. Благодаря этому сайту можно стать кем угодно. – Он поднес телефон к Куколке и нажал на какую-то кнопку. – Вот смотри, что будет, если, скажем, мне позвонит шеф. – На экране появилось коротенькое видео с Голлумом из «Повелителя колец», а в качестве звукового сигнала Тупак Шакур ^[7]исполнил Thugs Get Lonely Too.

Куколка рассмеялась. Это было действительно очень забавно и, с ее точки зрения, куда лучше и интересней рассказов о растровой графике. Она назвала Тарику свой номер телефона, и он тут же ввел его в память, а потом спросил, какую музыку она предпочла бы для личного сигнала.

– Ты можешь выбрать рэп, или техно, или… да что угодно! И любой образ.

– Тогда, может, лучше классику? – спросила Куколка.

– Классика – это классно! – заявил Тарик, хотя его, похоже, несколько удивил столь неожиданный выбор.

– А твой телефон играет… ну, скажем, Шопена?

Тарик попросил ее произнести это имя по буквам, несколько мгновений смотрел на экран, затем радостно воскликнул:

– Да вещей Шопена тут сколько угодно! Может, ты назовешь любимое произведение? Иначе каждый раз, как ты позвонишь, мне придется выслушивать целый концерт.

– Да, есть одна вещь, – призналась Куколка. – Найди ноктюрн фа минор.

Телефон что-то прочирикал, когда Тарик быстро-быстро пробежал пальцами по кнопкам. Затем он сфотографировал Куколку и сказал:

– Теперь смотри: вот, например, ты мне позвонила… – На экране телефона появилась смеющаяся физиономия Куколки, зазвучали знакомые такты ноктюрна Шопена, и Тарик спросил: – Неужели эта муть тебе действительно нравится?

– Да, иногда это очень приятно послушать, – ответила она.

Они еще час провели, мило общаясь подобным образом, и Куколка уже начала сомневаться, что за этим последует продолжение. По всей вероятности, нет. «Возможно, этот Тарик – действительно не по девочкам, – думала она, – уж больно он хорош собой, да и познакомились мы во время празднования Mardi Gras на гей-параде. Ну и ладно, значит, так уж мне сегодня повезло». Она встала, собираясь уходить и уже начав извиняться, что слишком засиделась. Затем она обняла его на прощание и быстро поцеловала в щеку, заранее решив, что объятие будет исключительно дружеским, как и мимолетный, хотя и теплый, поцелуй, а потом она уйдет.