Беглец - Алгебра Слова Страница 21

Она открыла файлы курса и без мыслей смотрела на строчки. Ей нравилось находиться одной. Ей было хорошо в одиночестве. Но одна Она бывала только в редкие ночные часы, а в остальное время Она являлась женой, матерью, любовницей, сотрудником, другом, подругой – всем, кем и положено быть в Ее возрасте…

Был двенадцатый час ночи. Скоро полночь. Ноль часов, ноль минут, ноль секунд. Это продлится секунду, и отсчет вновь пойдет дальше.

* * *

…Но так же, как и у Семеныча, отсчет времени дальше не пошел. Время ждало, когда Она позволит ему пойти дальше, и покорно стояло на месте. Она. Женщина. Человек. Живое существо.

Она почувствовала, как с того момента, когда на дороге машина сбила кошку, в Ней что-то оборвалось, что-то исчезло. И что-то появилось. Она перестала быть той, которой была до этого неприятного происшествия. Она изменилась. И это изменение было необъяснимым образом связано и с погибшей кошкой, и с тем пьяным мужчиной, который опираясь на столб светофора, смотрел на Нее.

Как только Она это поняла, отсчет времени возобновился. Но это было уже другое, новое время.

* * *

Семеныч почти до рассвета просидел на кухне. Его пальцы скользили по экрану айпада, а в наушниках играла вновь сочиненная им музыка. Семеныч давно ничего не писал, с самого появления Катенка. Он не считал это занятие любимым, он даже не относил его к разряду хобби. Музыка позволяла Семенычу забываться и помогала ему не чувствовать себя. Он забрасывал созданные им композиции почти сразу, как только обрабатывал небрежно спетый вокал и заканчивал аранжировку. До следующего раза, когда вновь тоска или тревога не зазвучат в его душе, и не возникнет мелодия, а к ней наспех не напишутся слова. И появится еще одна недоделанная и выброшенная им песня.

Взглянув на часы, Семеныч отложил айпад в сторону: до рассвета еще было далеко, можно было еще успеть прилечь. Семеныч знал, что эту композицию он вечером обязательно закончит.

Семеныч стал проваливаться в сон, но кто-то коснулся его привычным мокрым носом и мягкой шерстью.

– Катенок?

В комнате Катенка не было, когда Семеныч открыл глаза. Но он ощущал и пушистые лапы, и острые зубы, прикусывающие его безымянный палец на правой руке, и теплую мордашку, уткнувшуюся в его ладонь. Смутная тревога подкралась к сердцу.

И Катенок незамедлительно подтвердила ее:

«Меня больше нет».

– Как это? Ты умерла? Когда? Как? – Семеныч уже ничего не понимал.

«Смерти не существует. Есть переход. Иная форма существования. Семеныч, у меня была другая жизнь до тебя, у меня есть другая жизнь и сейчас. Я все равно не смогла бы с тобой долго находиться. Но я была с тобой ровно столько, сколько тебе это было нужно», – голос Катенка не отдавал грустью. Тон был спокойный, утешающий, обнадеживающий. Как ребенку объясняют труднодоступное его пониманию, боясь напугать, так и Катенок разговаривала с Семенычем. Ласково и любя, как и раньше.

– Катенок, останься со мной. Почему ты ушла? Я любил тебя и совсем не хочу, чтобы ты исчезала. Ты нужна мне, необходима. Приходи ко мне каждый день, каждую ночь, ну и пусть, что тебя нет. Для меня ты есть, я слышу и чувствую тебя. Мне плохо без тебя.

«Тише, тише. Что ты? – Катенок согревала его своим теплом, успокаивала, убаюкивала. – Ты любил совсем не меня, и скоро ты об этом догадаешься. Меня, как таковой, и не было в твоей жизни, я не могу сейчас тебе этого объяснить – ты не поймешь. Мне нужно было уйти, и тебе это было нужно. Вот увидишь, дальше все пойдет как нельзя лучше. Тебе будет хорошо так, что ты вскоре забудешь меня. Ты сейчас не сможешь воспринимать мои слова, да и вспомнить их – у тебя не получится, потому что ты человек. Ты поверь мне. Ведь ты мне всегда верил. Поверь в то, что так надо. И так произошло. Я не могла дать всего того, что нужно тебе. В этом никто не виноват. Так иногда происходит. Скоро рассвет, спи, Семеныч, закрывай глаза. Сегодня у тебя будет чудесный день, обещаю. Спи, пожалуйста, я очень тебя люблю. Когда тебе будет плохо, если тебе будет плохо – я обязательно буду рядом, но этого не должно случиться. Я буду стараться, чтобы тебе никогда не потребовалось мое присутствие. Спи».

Последние слова Катенка Семеныч не слышал. Он крепко спал.

* * *

Во сне Семеныч ничего не видел, но слышал хлесткие удары. Не видя, что является их источником, тем не менее, Семеныч понимал, что это звуки бича, опускающегося на истерзанные тела рабов, чьи окровавленные ладони из последних сил гребли по бокам греческой галеры. Плеск морских волн, крики чаек, злая хриплая ругань на иностранном языке – много разных и непривычных ему звуков слышал Семеныч.

Но все они неожиданно оказались сметены, заглушены и стерты единственным волшебным звуком: мягким, сильным, красивым и настораживающим одновременно. Звуком, заставляющим спокойно вздохнуть и беспокойно забиться сердце в предчувствии неизведанного ранее восхитительного блаженства. Звук уносил из сна в чудесную страну чувственных наслаждений. Семеныч испытал настоящий восторг, его тело резко напряглось и опало, расслабившись до изнеможения. И, проваливаясь в наступившую тишину, он краем затухающего сознания понял, что это была песня сирены…

* * *

Проглотив обычный утренний кофе и, не обнаружив сумки со спортивными вещами в коридоре, Семеныч вспомнил, что машину он оставил у гостиницы.

Угол. Поворот. Никто не бежит рядом. Есть неизменные вещи в этом мире, доказывающие его существование. И есть – вещи, появляющиеся ниоткуда и исчезающие в никуда, ничего не доказывающие.

Город показался Семенычу непривычно безмолвным. Будто замер в ожидании. На дорогах не было автомобилей, по тротуарам не спешили люди. Легкий мороз и безветренная погода прочно окутывали утреннее пространство, никого и ничего не впуская в себя.

Семеныч шел, смотря себе под ноги, без мыслей наблюдая, как одна нога меняет в шаге другую, и как слаженно они работают.

Он будто увлекся этим, не совсем интеллектуальным процессом. Он просто шел и ни о чем не думал. Он не торопился, точно чувствуя, что это последние шаги в той жизни, которая с каждым шагом близилась к завершению.

* * *

Она встала с постели раньше обычного.

Заварила чай. Обжигаясь им, глотала терпкую жидкость, пытаясь проснуться. Размышляла, что лучше: поспать еще, так как Она совершенно не выспалась, или прийти на работу и сделать некоторые накопившееся дела спокойно, пока еще никого не было. Конечно, Она любила просыпаться перед рассветом, но в выходные – чтобы часов в восемь нырнуть под одеяло обратно и выспаться. В рабочие дни – ранее пробуждение грозило раздражением, ознобом и усталостью на целый день. Допив чай и решив, что второе все-таки лучше, Она оделась и выскочила из дома. Из дома Она вылетала всегда быстро, обратно пропорционально тому, как вползала туда вечерами. Почему Ей стало некомфортно рядом с мужем, которого Она когда-то выбрала и с которым прожила больше десятка лет – Она не понимала.