Седьмого не стрелять (сборник) - Леонид Васильев Страница 21

В восьмом часу утра я встал с постели и побежал к окну. В глаза ударил свет ноябрьского солнца. Инеем искрилась в палисаднике увядшая трава. Ещё вчера её мочил мелкий дождь, а сегодня утренний морозец каждую травинку одарил ярким бисером.

Первое, что пришло в голову – скорее на улицу, вдохнуть ядрёного воздуха, пробежать по узкому проулку и оказаться на озере. Очень хотелось послушать, как хрустально по льду гудят ледышки.

Натянул брюки, куртку и полез на печь искать валенки. Печь дышит жаром. Из кухни вкусно пахнет горячим хлебом. На углях в сковородке шипит и щёлкает жир, скоро на столе будет горка пышных оладьев.

Обуви на печи много. Вот стоят на кирпичах чёсанки родителей, они одевают их по праздникам. Есть валенки старые и подшитые заново. Среди всего этого отыскал свои, на толстой подошве, прошитые крепкой дратвой. И только вон за порог, а навстречу мать идёт, полный подойник молока несёт.

– Ты куда сынок?

– На озеро.

– Какое тебе озеро, время девятый час – в школу пора.

– А нас, мам, сегодня во вторую смену учить будут, учительница заболела. Сейчас сбегаю, на лёд посмотрю и домой примчусь.

– Лёд-то ещё тонкий. Смотри близко не подходи, утонешь, домой не приходи! – сердито кричит вдогонку мать.

И вот я на берегу озера. Перед глазами возникла картина – как в сказке. Гладь озера, с трёх сторон окружённая домами посёлка и схваченная морозом, похожа на огромное зеркало. В нём отражаются дома и с редкими тучами бездонное синее небо. У самого берега, в ледяных прожилинах, видны попавшие в плен широкие листья кувшинок, диковинные коренья и жучки-паучки. Бросишь на лёд палку – и от удара долго разносится ледяной нежно-певучий звон. Однако середина озера не замерзла; к большому моему удивлению, в воде замечаю утку. Все улетели на юг, а эта что-то припозднилась. Надо срочно доложить дяде Антону, он охотник.

Забыв о горячих оладьях и парном молоке, припустил к его дому. Дядя Антон работает кузнецом, но у него сегодня выходной. Навалившись животом на край стола, он, шумно прихлёбывая, пьёт чай.

– Так, говоришь, по озеру дичь плавает? А может, это кочка на воде? – сомневается кузнец.

– Что я, слепой что ли, не могу кочку от живой утки отличить?..

– Ну-ну. Ладно. Пойдём – посмотрим.

Антон, встав из-за стола, дружелюбно похлопал меня по плечу. Он быстро оделся. Снял с гвоздя одноствольное ружьё и патронташ, из которого почти наполовину выставлялись латунные гильзы. И когда он с ружьём на плече, туго подпоясанный патронной лентой, вышел на улицу, я от зависти вздохнул: «Мне бы так».

Вот и озеро. Мой охотник на глазок прикинул расстояние до цели и прошептал:

– До дичи далеко. Отсюда не достать. Поближе надо.

Мы смотрели на утку из-за угла старой баньки.

Банька стояла на открытом месте, от озера в полусотне шагов. Дядя Антон принял решение: для верного выстрела надо незаметно пробраться до самого льда. Он приказал мне не высовываться, не волновать дичь, а сам лёг животом на мёрзлую землю и, сшибая с травы иней, пополз меж кочек и пней. Потому, как он громко дышал, было видно, что это занятие ему особой радости не доставляет.

Наконец, он добрался до закраины льда. Взвёл курок и стал целиться. Грохнул выстрел – всё в дыму. Надо заметить, в те времена охотники стреляли дымным порохом, а грому и дыму от него хватает.

Вскоре дым раздвинулся, как занавес сцены в поселковом клубе. До этого живая утка стала трофеем стрелка.

– Лёнька, видал, как я дичь дымарём накрыл. Ха-ха-ха-а! – радостно смеялся кузнец, – Меткий получился выстрел.

Антон переломил ружьё и вытащил из казённика дымящуюся гильзу. Остро запахло сгоревшим порохом, так пахнет на болоте.

– Для настоящих охотников этот запах – лучший, подмигнул мне кузнец и, помолчав, добавил: – Давай думать, как утку доставать.

Дядя Антон стукнул каблуком сапога по льду. Лёд треснул:

– Слабоват ещё!

Выстрел привлёк внимание других охотников, пришедших узнать о результате. Из-за расстояния их можно было узнать только по голосам. Один из любопытных крикнул:

– Ну чо-о, ботнул утку-то?!

– Чего? – не расслышал кузнец.

– Я спрашиваю, шлёпнул, что ли утку-то?! – кричал мужик.

– Ага, – дымарём накрыл, вон, вишь, лапками ещё дрыгат! – Самодовально отвечал Антон, показав на полынью.

Мы с кузнецом пошли по берегу искать лодку.

Возле лодки на мостках женщина полоскала бельё. Антон поправил на плече ремень ружья, солидно покряхтел и поздоровался с ней:

– Здравствуй, Петровна, ваш что ли будет вот этот ботничок?

– Наш, наш ботничок, – ответила не здороваясь Петровна.

Кузнец понял недоброжелательность к нему. Как-то эта женщина попросила его сделать заслонку для русской печи, а он, сославшись на то, что нет жести, отказал ей. Петровна обиделась и, уходя, напомнила Антону пословицу про колодец: что ещё мол, пригодится воды напиться.

Кузнец лихорадочно соображал: надежда на ботник уплывает и жаркое из дичи не получится. Но он отбросил эту мысль и, волнуясь, заговорил:

– Ты уж прости, Петровна, за прошлое. У меня жесть теперь есть, скую заслон-то быстро.

Петровна убрала из полыньи простынь и затяжно посмотрела на Антона. Но, убедившись, что он не шутит и сожалеет о прошлом, заговорила миролюбиво.

– Лодочка наша, возьми уж, если так надо. А на что она тебе, ежели вокруг лёд?

– Хочу дичь достать, во-он там в полынье утка лежит мною бита. Не захотела зараза на юг лететь, видно озеро ей понраву, – доложил кузнец.

– Ну, бери уж, бери, – сказала подобревшая хозяйка. – Только будьте осторожны, она вёрткая. Муж мой и то в воду падал.

Антон освободил борта от наледи, сел с веслом на корму, а мне велел встать на носу ботника и тяжёлой палкой колоть лёд впереди. Так мы и продвигались к цели. Я изо всех сил колошматил лёд, а старший товарищ, обходя льдины, грёб к утке.

– Знаешь, Лёнька, – сказал он, – я думал, не даст она лодку. Уж больно характер у неё ещё тот. Муж, и тот боится. Ну, ничего, считай, жаркое у меня уже на сковороде.

И вот в тот самый момент, когда я в очередной раз замахнулся палкой, лодка резко качнулась, и я оказался в воде. Антон ещё что-то сказал про женщину, но меня в лодке не было. Только шапка лежала на льдине. Это произошло так быстро, что я не успел напугаться.