Парижанка в Париже - Всеволод Кукушкин Страница 21

– Это откуда? – поинтересовался несколько озадаченно Николай.

– Был такой великий актер Аркадий Райкин, – начал Петя в своей неторопливой манере. – Он мог выйти на сцену, посмотреть в зрительный зал, и публика уже была вся его. Он не говорил ни слова, молчал, но так, что зал уже катался от смеха. И это было не нынешнее зубоскальство, он был великим актером уровня Чарли Чаплина.

– Это понятно, но кто такой Сигизмунд?

– У него была потрясающая миниатюра, герой которой был Сигизмунд, всячески увиливавший от брака. И там была такая фраза: «И я сказал себе: Сигизмунд, но ведь могут быть и дети?!»

– Так ты считаешь, что я Сигизмунд?

– Этого я не говорил, но ваши отношения зашли, на мой взгляд, настолько далеко и глубоко, что могут быть и дети.

Николай долго молчал, отхлебывая невкусный офисный кофе, а потом спокойно сказал: «Но меня это как раз и не смущает!».

– Еще бы! Тебя-то, естественно, не смущает. А ее? – спросил Петя.

Но такова природа мужского эгоизма: как это может быть неправильно, если я считаю, что это должно быть так?!

– А ты-то сам сейчас в каком положении? – поинтересовался Николай.

– У меня Софья, новая подруга. Не скажу, что стопроцентная брюнетка, но такая темненькая. Волосы из-за мелкой завивки – как «пружинки». И такая динамичная, веселая, энергичная, почти постоянно с улыбкой, просто какой-то самоходный фонтанчик радости, – начал расписывать свою девушку Петя. – Груди небольшие, но… шустрые.

От неожиданности определения и он сам, и Николай замолчали, пытаясь то ли понять, то ли представить себе, как это у девушки может быть «шустрая» грудь. Ничего не поделаешь, иной раз слова бывают настолько неожиданны, что заставляют человека смолкнуть от рожденного вдруг самим собой парадокса.

Николай задумчиво смотрел в окно, отмечая, как крупные капли начинающегося дождя шлепаются на асфальт. Поначалу было заметно, куда упала очередная капля, он начал было их считать, но дождь усилился и весь асфальт быстро стал мокрым. Исчезли и прохожие, решившие, что пережидать придется долго.

– Это как – шустрые? – не выдержав, через минуту спросил Николай, не стесняясь показать свою неосведомленность в классификации специфических особенностей женских грудей.

– Ну как тебе сказать, – Петя и сам не мог точно сформулировать, что это значит. – Понимаешь, она была в шелковой просторной кофточке, а я ее зачем-то окликнул. – Софа! – Она быстро повернулась, и я вдруг заметил, как колыхнулась кофта на груди, причем сначала в одну сторону, потом обратно, словно какая-то зверушка быстро высунулась из норки и обратно – спряталась.

– Софья, имя какое-то библейское? По сегодняшним временам, не самое популярное. Еврейка? – спросил ни с того, ни с сего, Николай. И это было еще неожиданнее, чем высказывание Пети.

– Честно скажу, не знаю. А что?

– Нет, ничего, только не заподозри меня в антисемитизме, – попробовал разрядить ситуацию физик. – Просто хотел сказать, что еврейки, такие, как ты описал, бывают весьма и весьма, как бы это деликатнее сказать? А, вот – бурно страстные.

– В смысле – нимфоманки, ты хотел сказать? И что? Знаешь, именно это мне в ней и нравится.

– Ну, да, да, конечно! – при этом Николай опять отрешенно смотрел в окно. Наконец он вздохнул, ибо не просто представить себе ситуацию, когда можно сказать, что у девушки «шустрые груди» – это, наверное, когда она быстро идет в легкой кофточке, а на ней мягкий эластичный бюстгальтер, который не может жестко зафиксировать положение этой выдающейся / во всех смыслах / части женского тела. А может быть, и он отсутствует. Впрочем, и украинки, и татарки, и шведки, и немки, и кубинки бывают такими же бурно страстными.

«И что это я привязался к Петьке? – подумал про себя Николай. – Как бы деликатнее свалить с этой темы?»

– Знаешь, кое-кто может тебе позавидовать! – неожиданно для самого себя вернулся Николай в реальность.

– Ну и пусть завидуют! Не буду же я из-за этого отказываться от такой девушки?! Тем более, она говорит, что плотное общение со мной ей доставляет удовольствие, – подвел Петя не без гордости итог содержательного обмена мнениями.

– Ты с ней спишь? – поинтересовался Николай.

– Нет. Больше того!

– Это как? – воззрился на него Николай.

– Я с ней просыпаюсь! И как раз именно это меня и не смущает.

И друзья на некоторое время опять замолчали, думая каждый о своем, но, скорее всего, об одном и том же.

* * *

Николай немного сомневался, пытаясь решить, пора ли привезти Анну к родителям, которые «окопались» в Перхушково и не имели ни малейшего желания выбираться в город. Старая дача была в хорошем состоянии, ухожена и обжита не так, как бывает, когда сюда приезжают только на несколько летних месяцев, а основательно, производя впечатление, что хозяева и отъезжают отсюда-то ненадолго. Да и какая нужда в этом была, если на даче были все три главных компонента, делающих жизнь удобной – электричество, газ и вода. Николай не постеснялся бы и дачи скромнее, но смущала его лишь непредсказуемость отца. Как он поведет себя при встрече с Аней? Старый дипломат был хорошим актером и мог изобразить кого угодно: и «своего в доску», и сноба, и даже этакого простака из разряда «где нам, дуракам, чай пить?!».

Но тут была иная ситуация: в каком качестве предстанет Анна – новая подруга, новая знакомая, а может быть, и потенциальная родственница?

Наконец, решившись, Николай позвонил на мобильный телефон маме. Она без особого энтузиазма, но по-доброму согласилась на приезд сына с его «новой подругой». Ей очень не хотелось, чтобы он еще раз нарвался на любовное разочарование, но, с другой стороны, не часто он выражал желание приехать на дачу, на эти своеобразные смотрины, с девушкой. А к тому, что сын когда-то женится, она относилась спокойно.

Зато Аня немного нервничала: ее представление родителям накладывает на обоих кое-какие обязательства, а для его родителей она сразу становится в какой-то степени источником, объектом «повышенной опасности».

* * *

Николай припарковал свою машину у ворот, за которыми стояла родительская серая «Мицубиси», они вышли и подошли к калитке. Он знал, в какую щель нужно просунуть ладонь и там нажать на защелку. При этом в доме раздался негромкий, но внятный звонок, сообщающий, что кто-то входит на участок.

Отец почти сразу появился на крыльце веранды. На нем были джинсы, рубашка-ковбойка, явно привезенная из страны этих самых ковбоев. Седые волосы, хотя и сильно поредевшие, были аккуратно расчесаны. Никакого удивления приезду сына с новой подругой он не показал, и Анна вычислила, что Николя предусмотрительно позвонил им перед выездом. В общем, правильно сделал.

– Ну что, будем, как у Гоголя Тарас Бульба: а поворотись-ка, сынку? – в шутку произнес отец, но на самом деле смотрел на Анну с большим интересом.