Собачий вальс - Юлия Александрова Страница 21

В педагогическом институте ситуация несколько изменилась: Ольга Александровна много ходила в кино и в театр, появились подруги по интересам. Каждую пятницу посещали лекции в клубе то «О призраках любви», то «О современном Западе в его столицах», после которых всегда были танцы. Девушки собирались стайками и украдкой плевали семечки на пол, молодые люди залихватски тушили окурки почерневших самокруток о подошвы стоптанных ботинок, но музыка была хороша: музыканты знали своё дело и оркестр играл до изнеможения далеко за полночь. Ольга Александровна любила танцевать. Она быстро перенимала модные движения и грациозно двигалась под ритмичные звуки популярных мелодий. Тем не менее, поклонников у неё не было: слишком холодной казалась она парням в пиджаках с чужого плеча и брюках, лоснящихся старостью на коленках и ягодицах. Ольга Александровна была чудо как хороша собой, но заносчивое высокомерие белолицей барышни пугало окружающих, словно она носила на себе проклятие прекрасной бессловесной русалки из сказки. Кавалеры в смущении отводили глаза и захлёбывались словами, которые в присутствии любой другой девушки «своего круга», несомненно, сумели бы выговорить, и даже не без некоторого бахвальства.

Встречается изредка такой тип женщин, которые не вызывают у представителей противоположного пола энтузиазма ухаживания из-за их нарочитой сложности. Женщины эти, как правило, не обладают ни выдающимся умом, ни ослепительной красотой, они лишь умеют быть на своём месте, как бы не складывались обстоятельства, и требуют повышенного внимания, не гарантируя успех. Ольга Александровна оказалась, ко всему прочему, ещё и чертовски красива. Не удивительно, что народный комиссар, заведующей всей советской лёгкой промышленностью, так увлёкся ею. Только мужчина, волею судьбы облечённый властью, способен поверить в то, что может полюбить такую женщину, но спустя несколько лет понимает, что с нею возможно только смириться.

Николай Петрович был от природы наделён цепким, практическим складом ума и благородной гибкостью: он умел быть нужным. Не только на работе, где комиссариаты сменялись наркоматами, закрывались, объединялись, а он оставался на прежнем посту, претерпев лишь переименование и переезд в другой кабинет, но и в личной жизни. Благодетельствуя потихоньку, в меру и с чувством собственного достоинства, он получил в награду пожизненную признательность супруги и её безоговорочное доверие. Для счастливого брака зачастую не требуется ничего, кроме желания благодетельствовать с одной стороны и готовности благодарить — с другой. За долгие годы, проведённые вдали от дорогих и когда-то близких, Ольга Александровна научилась быть благодарной.

Из открытого окна бравурным маршем зазвенели литавры — ярким диссонансом плавному течению воспоминаний. Ольга Александровна приоткрыла наполовину смежённые веки и заметила у двери подъезда внука Лёшку в компании лысоватого человечка невысокого роста, вытирающего платком пот с висков. Зрение у Ольги Александровны было на зависть многим, особенно вдаль. Лёшка бросил взгляд на бабушку и коротко дёрнулся вперёд всем корпусом, как бы решая, подойти или нет. Его лицо исказила неловкая гримаса провинившегося школьника, которого застукали за неблаговидным делом. Ольга Александровна поняла нежелание внука встречаться с ней и сделала вид, что его не видит. Тот обрадованно рванул прочь, увлекая за собой лысого спутника.

— Всё продадут. Тайком, не спросясь. Вынесут, пока я не вижу, — пробормотала пожилая женщина себе под нос, вставая со скамейки.

«Дался тебе этот шкаф!» — неожиданно шепнул ей на ухо вкрадчивый голос, то ли осуждающий, то ли насмешливый, но Ольга Александровна надменно отогнала от себя малодушные мысли. Неспешно и горделиво, с безупречной осанкой истинной благородной девицы, пошагала она к двери подъезда, как всегда собранная и спокойная.

Следующий день выдался длинным, утомительным и суетливым. Наталья Николаевна с утра гремела кастрюлями на кухне, а около полудня к ней присоединилась пышнотелая Лариса, жена младшего внука. Лариса была женщиной активной и громогласной. Она гордо выпячивала богатую грудь в глубоком декольте, стараясь отвлечь ею внимание от удивительного вида огромной бородавки на кончике носа, которая свисала с него, словно капля.

— Ну, именинница, как настроение у нас? Готовы праздновать? — радостно прогрохотала она грудным голосом, просунув голову в полуоткрытую дверь спальни Ольги Александровны. Ответа Лариса дожидаться не собиралась и, коротко гоготнув, тотчас же исчезла. Это был, по всей видимости, риторический вопрос.

Виновница суеты Ольга Александровна не торопилась присоединиться к веселью. Она всё утро пыталась читать, но бросила, поскольку не могла сосредоточиться. После хотела выйти погулять, но стал накрапывать мелкий дождик. За стеной работал никому не нужный телевизор, и от его бестолкового бормотания да от шумной возни на кухне у Ольги Александровны начала болеть голова. Мысли путались, она не находила себе места, то присаживаясь в кресло, то принимаясь ходить взад-вперёд по комнате. Наконец, взгляд упал на старенький маникюрный набор, который она, спешно собирая вещи в дортуаре института под скорбным взглядом старухи Прилукиной, не забыла уложить в саквояж. С тех пор он служил ей верой и правдой многие годы.

Ольга Александровна решила привести в порядок руки. Она никогда не пользовалась лаком, как большинство современных женщин, предпочитая по старинке втирать губкой в каждый ноготь перламутровую пудру, а затем полировать его пилочкой. Руки после такого маникюра смотрелись изумительно, и ногти не мелькали аляповатыми цветными пятнами, а светились изнутри бело-розовым матовым блеском. После войны пудра постепенно пропала из магазинов, и у Ольги Александровны оставалась лишь одна баночка с драгоценным переливчатым порошком на самом донышке. Она расходовала его очень экономно, рассчитав, что до конца жизни ей хватит. Сейчас, так и не найдя себе дела по душе, Ольга Александровна уселась за столик и принялась ловко орудовать губкой. Наталья Николаевна застала мать за столь нелепым на её взгляд занятием и только фыркнула.

— Я-то хотела тебе на кухню предложить пойти. Думала, салат поможешь резать, — насмешливо и даже несколько презрительно бросила она, ковыряя мизинцем в левом ухе. — Но ты, я вижу, уже занялась делом.

Ольга Александровна оставила замечание дочери без внимания.

— Нет, Лариса, ты представляешь, она ногти красит! — громко жаловалась дочь на кухне. — Ведь девяносто лет почти, а всё туда же. Кому её ногти нужны?

Лариса хохотала в ответ:

— Да ладно вам, Наталья Николаевна! Чем бы дитя не тешилось… Они в таком возрасте как дети малые, что с них возьмёшь?

От этих слов Ольга Александровна в сердцах бросила маникюрный набор и, кипя от возмущения, встала. Хотела что-то сказать, крикнуть в своё оправдание, но подумала и вновь уселась за туалетный столик и принялась упрямо доделывать маникюр. На зло. Пусть думают, что хотят. Главное — промолчать и не дать им повода.

Часам к четырём стали подходить гости. Их оказалось восемь человек, не считая самой именинницы. Собрались в гостиной, где расселись по углам: кто — на диван, кто — на стулья у окна, кто остался стоять в дверях, переговариваясь вполголоса. Наконец, в центр круглого стола, аккуратно раздвинув бокалы и бутылки с напитками, водрузили большую миску с салатом оливье, и Лариса, звонко хлопая в ладоши и хватая всех по очереди под руки, позвала гостей к столу.