Запуск разрешаю! - Станислав Новицкий Страница 21

Современная молодежь, наверное, и не слыхала, что такое партийная цензура. А между тем, без подписи мелкого чиновника Управления охраны тайн в печати не могла выйти ни передача, ни газета, ни книга. Если, к примеру, телепрограмма шла в эфир «живьем» (без записи, в прямом эфире), редактор был обязан в микрофонной папке точно изложить, о чем собираются говорить участники. Что они думают. Какова их гражданская позиция. И не дай бог выступающим отойти в прямом эфире от согласованной и утвержденной точки зрения.

С записанными программами было легче. Все «лишнее» выбрасывалось в корзину при монтаже.

От цензора я впервые узнал много нового об окружающей нас действительности. Например, если уровень загрязнения воды, атмосферы или почвы превышает ПДК (предельно допустимые концентрации), то говорить об этом в средствах массовой информации нельзя.

— Что значит нельзя? — возмутился я в кабинете главного областного цензора Игоря Ивановича Телова. К нему я пришел литовать (визировать) один из первых своих сценариев. — У меня передача о том, что ЦБК буквально отравляет город. В этом весь смысл. Надо что-то делать. Только по метилмеркаптану ПДК превышены в семьдесят пять раз!

— Нельзя, — устало повторял цензор.

Он был человеком спокойным и мягким. За время работы в советской цензуре Телов научился деликатно и без нажима ставить авторов на место. Сделать это было несложно. Настоящих буйных в областной прессе в то время было немного. Их и сейчас не хватает.

— Ладно, скажете, что ПДК — чуть выше нормы. Иногда… Дорогой коллега, научитесь обходиться без цифр, — советовал Телов. — Ведь точные данные — это подсказка врагу. Абсолютные показатели — государственная тайна.

— Какой враг? — кипятился я. — Сорок лет как война кончилась. Да по какому праву нельзя?

— Новенький? — добродушно улыбался цензор. — Есть у меня такое право, но об этом говорить нельзя.

— Покажите, — горячился я, — где это записано?

— Не положено. Секретный документ. Для служебного пользования.

— Тогда я выдам в эфир все без правок. Эфир прямой.

— Вы будете уволены, — вяло отвечал цензор, — главный редактор наказан.

— Требую официально. Покажите документ.

— Говорю официально — нельзя.

— А неофициально?

— Ну что ты будешь делать. Все новенькие одинаковы.

Игорь Иванович вышел из-за стола. Запер входную дверь на ключ. Приложил палец к губам и направился к массивному сейфу. Открыл его двумя ключами. Достал оттуда красную книгу. Страниц в ней было не меньше двухсот. Быстро нашел нужное место. Не выпуская книгу из рук, дал прочитать. Действительно, говорить о загрязнениях было нельзя.

— А если разрешите в виде исключения? — шепотом спросил я.

— Снимут.

— Скажете, что не заметили.

— Уволят.

— А мы выйдем на улицу с плакатом: «Верните Телова!»

Цензор замахал руками.

— Вы с ума сошли. На улицу запрещено. Посадят.

— Кого?

— Всех, — убежденно прошептал цензор. — Не сомневайтесь…

К чему все это? Ага, приезжает на студию в День советской печати начальник Обллита Игорь Иванович Телов. Чтобы, значит, от управления цензуры поздравить журналистов с днем свободной прессы. В зале торжественная обстановка. Идет награждение грамотами. Вручаются подарки. «За лучшее раскрытие темы», «За патриотическое воспитание», «За освещение партийной жизни», «За материнство и детство…»

— Мы с товарищами посоветовались, — торжественно объявил цензор, когда пришла его очередь назвать имя очередного счастливчика, — и решили… Звание лучшего кинооператора присвоить Юрию Степановичу Высоцкому!

— Юрий Степанович, выходите на сцену, — радостно крикнул в зал главный редактор Фрайман. — Вас ждет грамота, ценный подарок и денежная премия от Управления по охране государственных тайн. Пусть товарищи на вас посмотрят, а молодежь всегда следует вашему примеру.

Под аплодисменты и туш застенчивый Степаныч, действительно талантливый оператор, взбирается на невысокий подиум. Его стоя приветствует Телов.

— Мастер. Профессионал высочайшего уровня, — прежде чем вручить награду, нахваливает цензор. — Его съемки всегда нас радуют. Хорошие кадры и… женщины (легкий поклон в сторону диктора красавицы Бэллы Михайловны) — кинокадры и женщины всегда должны содержать в себе какую-то тайну. Особенно, если сняты они, — цензор выдержал паузу, — в нашем пограничном районе.

— Кто, женщины? — уточнили из зала.

Послышались смешки.

Фрайман глазами пробежал по рядам. Постучал карандашом по графину. Дождался тишины.

— Возьмите хотя бы недавний сюжет о рыбаках, — продолжал цензор.

— Я прошу, чтобы нам показали эту замечательную работу. Вы распорядились насчет пленки? — обратился он к Фрайману.

— Все готово, — ответил Виктор Зиновьевич, — механик ждет отмашки.

— Может, не стоит? — смущенно попросил Степаныч. — Ничего же особенного.

— Не будем скромничать. Не надо. Пусть все увидят, — настаивал Телов, — этот великолепный сюжет. Начинайте, — кивнул он Фрайману.

— Будьте добры, пленочку, — по громкой связи попросил киномехаников главный редактор.

Техники приглушили свет, включили мотор. За стеной послышался стрекот киноаппарата. Царапины ракорда заплясали на экране. Головы членов президиума высветились ниже, на ярком фоне. Наконец пошел кинофрагмент позавчерашних новостей. Без текста. Автором, кстати, был я. «Но кто здесь ценит, — думаю, — работу начинающего журналиста».

Кино снимал Юрий Степаныч Высоцкий в день своего рождения. Точнее, к вечеру, когда мы (я, Степаныч, звукорежиссер и капитан судна) наконец из гостевой каюты выползли на палубу.

— Шобы нáчать, — не без труда выговорил Степаныч.

— Или начать? — уточнил капитан. В руках он держал початую бутылку «столичной». Полдюжины опустошенных бутылок скрылись до этого в кильватере нашего судна (у капитана была дурацкая манера выбрасывать порожнюю тару в иллюминатор).

Кое-как утвердившись на палубе, начали съемку. Чтоб не свалиться за борт, Степаныч держался за кинокамеру. Его, вместе с увесистым «Пентафлексом», энергично и весело с двух сторон подпирали я и звукорежиссер. Иногда, по матерной команде капитана, творческую группу страховали матросы. Они старались. Но все равно коварная палуба то и дело ускользала из-под наших ног. Сильно качало.

В зале на бледном экране в туманной дымке появилось что-то вроде судна.

— Это мы успели снять с баркаса до второй, — тихо объяснил кому-то сидевший за мной звукорежиссер.

— Прошу внимания, — сказал Фрайман.

Действие перенеслось на борт траулера. Телов комментировал пленку со сцены.