Мобберы - Александр Рыжов Страница 21

– Да, – шёпотом проговорила Рита, – со вчерашнего…

Она коснулась щекой его лица, ощутила покалывание пробивавшейся на его скулах щетины, но это покалывание не было ей неприятно. Губы сами потянулись к его губам. Точно испугавшись, отступила назад.

– Что ж мы в коридоре?… Проходи!

– Некогда. – Вышата держал её за руку и пристально смотрел в глаза. – Хрофт звонил. Что-то приключилось…

Хрофта они нашли в квартире у Джима. Там же был и Асмуд. Атмосферой их сборище напоминало совет в Филях.

– А я говорю: поймать и отлупить! – кричал взъерошенный Хрофт. – Лично мечом в капусту порубаю.

– Я – за, – поддакивал Асмуд.

– Не кипятитесь, – осаживал их благовоспитанный Джим. – Мы ничего не исправим. Поздно…

Они вразнобой поздоровались с пришедшими. Рита пропустила электричку и, когда заоконный грохот стих, поинтересовалась, что произошло.

– Санчеса помнишь? – сумрачно спросил Джим. – Он с нами был, когда ты в первый раз приходила. Не помнишь? Неважно… Я-то с ним давно знаком, вместе сцены кропали. И вот…

– Газетчиком оказался, шваль! – гаркнул Хрофт. – Полюбуйся!

Он шмякнул перед Ритой на стол пожёванный номер «Питерской тусовки». Рита взяла газету в руки. На четвёртой полосе во всю ширину раскорячился аляпистый заголовок: «Новая дурь, или Заменим стимуляторы стопроцентным флэшмобом». Пониже и помельче стояло: «Особо продвинутые представители современной молодёжи доказывают, что это новомодное занятие реально срывает башню». Далее на полосе расплылась большущая, разжиженная фотографиями статья, под которой многообещающе красовалось: «Продолжение следует».

– Здесь подписано: «Наш спецкор Афанасий Недотрога», – прочитала Рита. – Откуда вы знаете, что это Санчес?

– Снимки, – сказал Джим. – Санчес всегда с фотоаппаратом ходил, говорил, что собирает архив флэшмоба. Он сам мне эти фотографии показывал.

– Он мог продать их редакции, а писал другой.

– Нет, писал он. И стиль его, и мысли, которыми я с ним делился. Всю подноготную выложил… И с какой подковыркой, с каким ёрничаньем!

– Опустил мобберов ниже плинтуса, – прогудел Асмуд. – Хрофт прав: поймать и дать в бубен.

Однако Хрофт уже утихомирился, разум взял верх над бешенством, и в голове вываривались планы куда более изощрённого мщения.

– В бубен дать – мало будет. Я этому щелкопёру покажу небо в алмазах…

Рита сочувствовала друзьям, но не разделяла их кровожадности. К тому же её распирало от желания поделиться своими новостями, которые казались ей куда важнее, чем паршивая статейка в жёлтой прессе.

– Мне звонили из мафии, – сообщила она, перекричав лязг колёс и стенание рельсов.

Рассказ её был выслушан в угрюмом молчании: Джим, Хрофт и Асмуд всё ещё думали о низости Санчеса.

– По правде, твой бартер нам не очень-то помог, – проговорил Вышата, которому Рита ещё в метро пересказала содержание полученного от конкурирующей фирмы фрагмента. – Опять всё обрывается на половине фразы.

– Старик стебался, а мы, как лохи, повелись, – недовольно промолвил Хрофт. – Ищем прошлогодний снег.

Реплику про снег он услышал в доперестроечном фильме, и она ему понравилась.

– Это не стёб, – заспорила Рита. – Где-то должна быть третья часть.

– Скорее всего, она осталась в голове у Калитвинцева, – высказал предположение Вышата, – а голова у него сейчас в отключке.

– Печально. Но мне кажется, кое-что из третьей части мы можем восстановить и без него. – Рита выдержала театральную паузу. – Я знаю, кто стал хранителем тайны княгини Волконской после Веневитинова.

– Пушкин, – зевнул Хрофт.

– Откуда ты знаешь?

– Старое правило: если не знаешь, что отвечать, отвечай «Пушкин». Угадал, что ли?

– В точку! Если Волконская искала лидера для будущего переустройства России, то Пушкин был самой подходящей кандидатурой. Николай Первый назвал его умнейшим человеком в стране. Что касается авторитета… Самая раскрученная фигура на тот период!

– Совершенно неправдоподобная версия, – сказал Джим.

– Очень даже правдоподобная! Пушкин, к твоему сведению, приходился Веневитинову четвероюродным братом. Седьмая вода на киселе, но, как ни крути, – родственник. Они познакомились, когда Веневитинов ещё под стол пешком ходил. Потом Пушкина отправили в ссылку, и Веневитинов ждал его в Москве. Осенью двадцать шестого, когда Пушкин приехал из Михайловского, они встретились и общались довольно тесно. Между ними возникли не только дружеские, но и коммерческие отношения: Веневитинов затеял издавать журнал, а Пушкин подрядился писать туда материалы на условиях, что ему причитается десять тысяч рублей с каждых проданных тысячи двухсот экземпляров.

– Поди, нехилый гонорар по тогдашним меркам, – обронил Асмуд.

– Ещё бы! Пушкин согласился без раздумий. А когда Веневитинов отбыл в Питер, они пере…

– Что-что? – переспросили сразу все, потому что голос Риты утянуло в железнодорожный перестук, как щепку в водоворот.

– Когда Веневитинов отбыл в Петербург, они с Пушкиным переписывались, – повторила Рита, дождавшись тишины. – Сохранилось сорок восемь писем Веневитинова, в том числе двадцать пять написанных за четыре месяца пребывания в Петербурге, но ни одного письма к Пушкину или от Пушкина в архивах нет. Хотя они точно были! Пушкин сам упоминает об этом в переписке с Дельвигом. Думаю, в них содержалось что-то не предназначенное для посторонних глаз и их уничтожили.

– Маловато оснований, чтобы считать Пушкина преемником Веневитинова в деле княгини, – покачал головой Джим.

– Слушайте дальше. Возвратившись из ссылки, Пушкин стал захаживать на вечера к Зинаиде Волконской. Между ними завязалась дружба, даже, может быть, флирт. Пушкин посвятил ей стихи: «Царица муз и красоты, рукою нежной держишь ты волшебный скипетр вдохновений…» – ну и тому подобное.

– Он кому ни попадя стихи посвящал, – брякнул Хрофт. – У всех поэтов такие задвиги.

– Неправда! – возмутилась Рита. – Не знаешь, молчи. Пушкин посвящал стихи лишь избранным. Княгиня Волконская удостоилась этой чести всего через три месяца после знакомства с ним.

– Подумаешь…

– Но стоило Веневитинову умереть, как Пушкин охладел к Волконской: отказывался читать на её раутах свои произведения, а когда сильно упрашивали, читал вещи совсем не подходящие для светского общества. Потом он и вовсе перестал к ней ходить, говорил, что отдыхает от проклятых обедов Зинаиды, и писал о ней всякие скабрезности.

– Знать, совсем заколебала тётка, – понимающе изрёк Хрофт.

– Не в этом дело! Она никому не навязывалась, у неё уже имелись и муж, и ухажёр. Вся интеллигенция от неё с ума сходила, и, когда она уезжала навсегда в Италию, её завалили прощальными одами. Один Пушкин не написал ничего приличного, только ругался вдогонку. Он злился на неё, потому что считал виновной в гибели Веневитинова!