На острове Буяне - Вера Галактионова Страница 21

– Слава сельской интеллигенции! – хлопнул он мужика по плечу.

Тот обернулся всем туловищем, выпустил забор из рук – и рухнул в рост, на спину, крепко ударившись головой о перекладину; дерево задумчиво загудело.

– Эй! Ты! Сельский интеллигент… Дышишь ещё? Нет? – нагнулся над ним Кеша.

Мужик открыл глаза. Он смотрел на Кешу отсутствующим мутным взором, но видел не его, а что-то совсем иное, вызывающее у него тоску и застарелое, сильнейшее отвращение.

–…П-п-подавись! – с ненавистью выговорил мужик. И успокоено сомкнул веки.

Уже через минуту, понурившись, Кеша слушал мирный его храп и видел вдоль забора только жёлтые брызги на снегу да небольшие дырчатые углубления.

– М-да… – с чувством подытожил он. – Окончен бал. Погасли свечи, гадство. И, если мне не изменяет память, цветы роняют лепестки на песок.

Он брёл без дум, без цели и уже без желаний – по длинным улицам, вдоль тесовых серых ворот и высоких дощатых завалинок, и сворачивал потом в какие-то переулки, засыпанные золой тут и там. И снова двигался, как в затяжном бреду. Мимо серых добротных заборов, мимо низких, насыпных и тёплых, коровников и курятников, мимо срубленных на огородах низких бань.

Серое небо казалось ему неприветливым, дальнее заснеженное поле – тоже. И чёрные деревянные солнца срубов, выстроившись друг над другом в цепь, смотрели ему прямо в затылок с углов изб. И эти же чёрные древние солнца возникали перед глазами, куда бы он ни направлялся.

Вдруг неожиданно одна из улиц перешла в кладбище. Кеша озирался теперь, стоя на прочищенной широкой дороге и не понимая, когда он успел шагнуть за кладбищенские ворота. Ровные ряды крепких тёмных крестов кинулись ему в глаза. Шорох венков на ветру то усиливался, то стихал. Широкий верховой ветер летал над могучими старыми дубами. И детский голос, переживая за кого-то, всё повторял и повторял невдалеке покорно, светло и настойчиво, и горевал, и молил:

– …Прости его. Прости за всё, Господи, миленький мой.

Кеша свернул с дороги на боковую тропу. Там русая девочка лет пяти, в широком зелёном пальто, в клетчатом взрослом платке, затянутом на спине большим узлом, деловито переходила от могилы к могиле. Она останавливалась перед каждой, и сначала поправляла сползавший с макушки клетчатый платок, а потом старательно крестилась красной от мороза рукой, двоеперстно, и кланялась быстрым земным поклоном.

– Прости её, – просила девочка, задирая голову к белёсому, безучастному небу. – Пожалей её. А то она померла давно. Тётенька эта… Она давно не молилася за себя. Мёртвая она теперь, Господи.

Девочка доверчиво показывала варежкой на заснеженную могилу за проржавевшей и покосившейся оградой и как будто ждала ещё ответа оттуда, сверху.

Кеша покашлял. Но девочка не услышала его. Она снова поклонилась истово, прежде чем прошагать к соседней ограде. Слабо проскрипел снег на тропе под её крошечными скорыми валенками.

– …И его – прости. Прости тоже! – говорила теперь девочка в беспечальной печали, указывая небу на три широких креста с расплывчатыми фотографиями. – И – её!.. И дяденьку этого. Всё, всё им прости. А то они ждут на небушке, чтоб за них тут молилися. Ждут все… Пожалей их, миленький Господи, не наказывай. Помилуй их! Всех… Всех!

– Эй. Как тебя зовут? – негромко окликнул её Кеша издали. – Ты почему здесь ходишь? Одна? Без взрослых?

Девочка, вскинувшая лицо и глядящая ввысь, сквозь сплошные сонные облака, смолкла на полуслове, замерла с разведёнными руками и стала похожа на слепую.

– Зачем ты это делаешь? – спросил её Кеша. – Кто тебя заставил?

Теперь девочка пришла в себя и угрюмо уставилась на него исподлобья. Она заправляла выбившиеся русые пряди под платок – той рукой, которая была без варежки, и молчала, тихо потягивая носом.

– Кстати, почему у тебя такой тяжёлый взгляд? И лоб – тяжёлый. Хм, девочка, разговаривающая с Богом. Странная девочка.

– Никто не заставил! – ответила она невпопад.

– Такой тяжёлый взгляд, девочка, бывает только у убийц, между прочим. У бандиток!… А ты должна расти привлекательной! Не угрюмой. Ласковой, понимаешь? Для того, чтобы нравиться мальчикам. Твоё природное назначение – нравиться мальчикам. Изо всех сил, между прочим. Ты должна из кожи лезть, чтобы… Погоди, ты когда-нибудь изучала себя в зеркале? Нет, ну разве дети так смотрят?

– Какие? Дети? – насторожилась девочка, мрачнея ещё больше и отодвигаясь.

Он шагнул было к ней. Она отскочила в тот миг – без страха, а только с проворством, и помчалась в глубину кладбища. Но тропа, расчищенная от снега, внезапно кончилась перед нею. Девочка растерялась, попробовала ступить в сугроб раз и другой, однако не осмелилась. И прижалась к ближайшей ограде. Опустив голову, она уцепилась за металлические прутья, пережидая.

Кеша понаблюдал за нею в недоумении, бормоча: «Дикость нравов, на уровне всех поколений». И не спеша направился к выходу.

– Они не могут больше молиться за себя! – беспокойно прокричала девочка ему вслед. – Потому что – мёртвые все! …Они сами – не могут уже!

– Это – родные твои? – вежливо спросил Кеша, оборачиваясь.

Под порывом ветра сильнее и тревожнее зашуршали бумажные венки. Тёмные кресты словно качнулись разом. И осыпался снег с высоких ветвей.

– …Всякие! – откликнулась девочка из-за ограды.

– Ну, вот ты за этого человека, допустим, молилась. А что с ним случилось – ты знаешь или нет?

Девочка задумалась, очертила ногой вокруг себя небольшой полукруг на снегу. Потом догадалась:

–…Умер, наверно! – и скрылась за оградой.

– А между тем, ему двадцать один год. Видишь звёзды на погонах? Младший лейтенант, – с удовольствием показывал Кеша на застеклённую фотографию, глядящую с креста. – А год смерти? Это – Чечня. Скорее всего.

– Не Чечня… – высунувшись из-за ограды, угрюмо сказала девочка. – Это Егорушка наш.

– Всё равно. Не вернулся оттуда живым.

– Вернулся, – тихо упрямилась девочка. – На небо. К себе. Он за меня там молится, Егорушка. А за себя не может больше.

Кеша мог бы поговорить с нею ещё. От скуки и безделья. Но девочка уже уловила его намеренье, прыгнула в сторону и провалилась в снег по пояс. Пока Кеша решал, помочь ей или нет, девочка выбралась на тропу сама, отряхнулась и рассердилась.

– Уходите! – крикнула она. – Нечего!.. Нечего тут.

Подождав немного, девочка топнула:

– Нельзя вам сюда!.. Они – не ваши.

– Но я же тоже умру когда-нибудь! – надменно заметил Кеша. – Ты и за меня бы тогда молилась. Не правда ли?

Девочка смотрела на него снизу, широко раскрытыми пасмурно-серыми глазами, которые видели, но не вбирали в себя образ чужого человека, а упрямо оставляли его стоять там, где он стоял. Потом девочка застенчиво пожала плечами и засмеялась.