Игра в любовь - Ксения Духова Страница 21

Ростки опунций в баночках из-под йогурта зеленели и вытягивались. Настала пора их пересаживать в баночки из-под сметаны или нести на продажу. Продать невиданные и нежно лелеемые растения было невозможно, но необходимо. Иначе – прощай, хлебушек! Старушка любила Хемингуэя, часто цитировала и все сравнивала себя со Стариком в море. Только вот для вылавливания рыбки нужны были не сети, а пенсия и рынок. Когда пенсия заканчивалась, на помощь приходили ростки в баночках и тот же рынок.

Любители комнатного озеленения охотно покупали «плющ необыкновенный», «бильбергию серебристую» и другие, внешне совершенно неотличимые друг от друга зеленые листочки. Конечно, названия баночкам давались наобум, исходя из соображений красоты и экзотичности, всегда присущих околорыночным старушкам. Но люди радовались, покупали, спрашивали советов по уходу и разведению, а значит, труд по выдумыванию названий был не напрасен.

До рынка далеко – целых три остановки на трамвае. Пешком нельзя – экзотика замерзнет и погибнет (это ж вам не традесканция какая-нибудь!). Старушка так сроднилась со словом «опунция», что все остальные названия стали пресными и безвкусными. Опунции зеленели и выбирались из земли как-то особенно медленно и жалобно, и продать их было невозможно. Все равно как продать любимый диван или радиолу. Только вот рыбки очень хотелось. Ну что делать, если старушке все время хотелось есть? И она решилась продать мечту в обмен на пищу.

Стоя на трамвайной остановке, оставалось только рассуждать о том, продал бы Хемингуэй рукопись романа в обмен на порцию паэльи или предпочел бы умереть с голоду.

Трамвай все не ехал. Садиться на другой маршрут с двумя баночками в руках – глупо. Потом идти до рынка целых пять минут по снежному месиву. Ладно, еще десять минут ожидания, и можно разворачиваться и уходить. Жевать сухарики в пустой квартире и поливать нежные растения. Но тут трамвай медленно и лениво выехал из-за поворота, громко заявляя о своем плачевном состоянии. Старушка не любила новые трамваи – они не подходили к рыночно-кладбищенскому маршруту. Насмешкой было бы пускать блестящий бесшумный вагон для катания старушек. «Старым развалюхам – дребезжащий состав», беззлобно думали остальные старушки на остановке. Они тоже любили эти старые вагоны.

Сегодня что-то изменилось. Вагон – тот же, но ощущения были совершенно другие. Может, солнышко? – старушка старательно искала кусочек ясного неба. Ах, маршрут поменяли! – и опунции предательски задрожали в руках. Нет, трамвай с усилием завернул за угол и стало ясно, что маршрут тот же.

Старушка тут же вспомнила Агату Кристи и изменила Хемингуэю с мисс Марпл. Через остановку даже опунции поняли, в чем тут дело, – в салоне не было кондуктора! И водителя, судя по всему, тоже. Пустая кабина старого трамвая пугала старушку новым, ярко-синим стеклом. Попытка достучаться туда не дала результата: трамвай ехал, окошко для продажи билетов не открывалось, а в кабине было пусто и тихо. Опунции в горшочках поникли и начали быстро закапываться в грунт. Тут Хемингуэй внутри старушки все-таки победил осторожную мисс Марпл – и опунции были бережно вынесены из трамвая-призрака.

Старушка, спотыкаясь на скользкой дороге, подбежала к лобовому стеклу, опасаясь самого худшего… Юный водитель, вопреки всем техникам безопасности, сидящий в наушниках, автоматически нажимал на трамвайные кнопки, дергал за рычажки и что-то пел рельсам впереди.

Трамвай с синими стеклами и песнями покатился к рынку, а опунции со старушкой пошли обратно. И как-то совсем не страшно было сказать на сегодня – прощай, хлебушек!