Йошкин дом - Виктория Райхер Страница 21

Беата, простишь? Я про Женеву. Я все—таки расскажу об этом, впрочем ты и не просила, чтобы нет.

Беата стояла в пробке и пыталась попасть в Женеву. Получалось плохо, вместе с Беатой в пробке стояло приблизительно два миллиона машин, и все они пытались попасть в Женеву. Женева была в восьмидесяти километрах, желанная и недоступная, как яблоня за забором. Впрочем, через забор можно перелезть, это—то Беата знала. Через забор перелезают так: сначала подтянуться на руках и заглянуть поверх, потом закинуть ногу, потом… — «Пииип!» — сказало радио. Беата отвлеклась. Она много и с удовольствием перелезала в своей жизни через заборы. Но в Женеву пока что было сложно перелезть.

Радио прокашлялось и неохотно сообщило, что в сорока километрах от Беаты и от Женевы на шоссе случилось явное не то, в связи с чем проезд на Женеву временно отменен. Всем двум миллионам стоящих в пробке на этом самом шоссе — пардон, господа. Подождите. Рассосется.

«…ссосется», — внятно сказала Беата по—русски и съехала на обочину покурить. Вышла из машины, закурила, задумалась. В Женеву—то бы фиг с ним, не в Женеве счастье, но из Женевы был самолет на Рим, а вот в Рим было надо. По делу. Самолетом. А самолетам, как известно, плевать на пробки. «Этим самолеты лучше прочего транспорта», — подумала Беата, но облегчения данная мысль не принесла. Вряд ли билет можно было поменять, но билет в крайнем случае можно было купить новый, а в Рим было надо, и быстро, а на дороге к Риму лежала Женева, а в Женеву было не попасть. Беата прищурилась и, приподняв подбородок, глянула поверх моря машин на шоссе. Беатина машина была съемная, ее надо было возвращать ровно перед самолетом, а самолет был уже скоро, но из Женевы, а Женева была во—о–он там, за поворотом. «Ищи своих друзей на повороте» называется. Это израильское выражение Беата подумала на иврите, а потом перевела сама себе на русский. Потом на английский. Потом на французский.

К обочине мягко подъехал огромный, старый, ухоженный «ситроен» и затормозил, встав точно за Беатиной машиной. Ого, подумала Беата про «ситроен». Из «ситроена» вышла очень французская стильная дама, вся на каблуках и в булавках. В ювелирном салоне дама смотрелась бы лучше, чем в пробке на шоссе перед Женевой. Но и на шоссе она выглядела неплохо.

— Вы не знаете, мадам, — церемонно обратилась дама к Беате, — что происходит?

— К сожалению, знаю, мадам, — ответила Беата так же. — По радио сказали, что происходит явное не то.

— Это заметно, — проницательно отметила дама, закуривая что—то тонкое и длинное. — А что именно, мадам?

Беата объяснила, что именно, сдобрив свое объяснение парой слов, явно непонятных элегантной француженке, но сильно скрасивших повествование ей самой. Идея, что в Женеву так просто не попасть, даме не понравилась, но в ужас не привела.

— Послушайте, мадам, — сказала она Беате, глядя на нее с приязнью, но безлично, как на хороший выставочный экспонат, если все это в любом случае надолго, а стоять тут нет никакого смысла, не пойти не пойти ли нам пока что выпить пива через дорогу?

— Почему бы и нет, мадам, — осветила Беата, задумчиво глянув на собеседницу.

Они оставили неподвижные машины, пересекли замершее шоссе и забрались на второй этаж небольшого теплого торгового центра. Беата вообще любила пиво, а в Женеве и окрестностях — особенно. Пиво, как и ожидалось, было прекрасным. В кафе было полутемно. Из окна внизу светилось огнями машины стемневшее шоссе те временем шоссе. Шоссе стояло.

— А вы вообще—то куда едете, мадам? — поинтересовалась француженка.

— Вообще—то в Рим, — мрачно сказала Беата, не отрывая взгляда от неподвижного шоссе. — Только не еду, а лечу. Впрочем, кажется, уже не лечу — потому что не еду.

Вряд ли она поймет эту фразу, но плевать. Беата глотнула еще пива. Посидели молча. Шоссе по—прежнему не шевелилось.

— Послушайте, мадам, — сказала француженка, — я вижу, у вас съемная машина. Где вы должны ее возвращать?