Тебе не пара - Род Лиддл Страница 21

На местном канале Би-би-си — вечерние новости. Обращаясь к камерам, Кенни Дуглас умоляет о возвращении своей жены Николы. Рядом с ним на диване что-то лепечет их единственный ребенок, трехлетний Дэнни: глаза как в диснеевском мультфильме, копна черных волос. Благодаря присутствию здоровенного полицейского, техника-осветителя, симпатичной юной репортерши и толстого красноглазого журналюги из агентства новостей Дэнни осознал наконец всю опасность своего положения. Самого по себе отсутствия матери, исчезнувшей почти неделю назад, оказалось не вполне достаточно, чтобы вселить в него это ощущение.

— Где мамочка? — горько спрашивает он в самый подходящий момент.

Действительно, где? Следователь, стоящий за кадром, сбоку от Кенни, непрестанно излучает сочувствие и легкую тревогу, но горстка его сотрудников уже отправилась прочесывать железнодорожные насыпи, лесопарки, проходы и помойки Камберуэлла, Денмарк-Хилла и Далича.

— Ники, Ники, вернись домой; где бы ты ни была, вернись домой, к нам с Дэнни, — в третий раз хрипит Кенни в камеру. Никак ему не дается правильный ритм, тембр голоса. Правда, они, телевизионщики, проявляют терпение — понимают, что он в ужасном состоянии. Представляешь, каково ему, говорят они друг другу, глядя, как Кенни проводит рукой по волосам, свалявшимся от пота в свете мощных телевизионных софитов.

Никола «ушла из дому», даже записки не оставив, все это как-то непонятно — и вот, пожалуйста, в дело вмешалась полиция. Морис, отец Кенни, сидит на кухне, подальше от журналистов, а позже сообщает полицейскому, что все это, на его взгляд, пустая трата времени. Чего зря болтать — сбежала с мужиком и обратно не вернется.

Он что, правда так считает? Да быть этого не может!

Ибо у нас, у всех остальных, кто смотрит передачу дома, возникает один-единственный вопрос: когда же Кенни предъявят обвинение? Ну, может, еще дополнительный: какой толк от этой девяностосекундной теледрамы? Разве что дать местному населению возможность посмотреть на преступника, пока ему на голову не набросили одеяло.

Поможет ли это полиции? Они со своей версией практически определились. Конечно, официально дело пока открыто, но, по мнению следователя и его подчиненных, роющихся в кустах и мусорных баках, двери неотвратимо закрываются. Так зачем эта экранизация? Каких они ждут улик? Недостаточно искренних рыданий? Необдуманной реплики, оброненной Кенни за кадром, возможно, в разговоре с отцом? Внезапно выболтанного признания — реакции, вызванной исповедальным стилем телепередач и тем предвкушением, которое испытывают зрители, сидящие дома за едой?

Не вполне ясно также, какой нам, зрителям, или вуайеристам, от всей этой истории прок. Не столько «новости», сколько чернуха, то ли хитро замаскированная шутка, то ли констатация очевидного. А истинный пафос ситуации — явное непонимание и слезы Дэнни, ваза с увядшими тюльпанами на столе за спиной у этих двоих, мячик яркой расцветки на полу, их фотографии втроем — Кенни, Никола и Дэнни — на полочке сборной стенки слева в кадре — это всего лишь эмоции, обломки крушения семейной жизни.

Бедная Никола. Пять дней, как пропала, у друзей, насколько известно, не появлялась — вообще никаких контактов ни с кем из знакомых. Или хотя бы прежде незнакомых. Короткая запись заканчивается кадром с фотографией Николы крупным планом: смеется, голова запрокинута, темные волосы свесились за спину, снимок сделан во время их последнего отпуска на Санторини. На заднем плане едва различим черный, вулканического происхождения песок.

Насколько оба они были тогда счастливы? Предчувствовали ли, что их ожидает? По тонким полоскам у Николы на плечах можно догадаться, что она носила бикини. Купалась ли она? Купались ли они вместе, брызгаясь, валяя дурака? Смех, ухваченный на снимке, — был ли он искренним или вымученным ради семейного фотоальбома? А Кенни — по-видимому, это он снимал в тот раз, — он-то о чем думал, сгорбившись с фотоаппаратом в руках, все наблюдая, наблюдая за ней? Пытался ли выдавить из себя ответный смешок во время ежедневных прогулок на пляж и обратно, в ресторан, в бар — провести вечер за «Ретсиной» [14]и легкомысленной отпускной трепотней? Или счастье в тот отпуск было настоящим, несмотря на темноту за кадром? В общем, хотелось бы надеяться, что нет. Так что же Кенни: постоянно нервничает, не знает, как быть, как сделать, чтобы все прошло гладко? — интересно все-таки размышлять над серьезностью его положения.

Кенни почти сразу признался полиции в том, что у него давно завязался роман с другой женщиной, певицей ночного клуба по имени Текила Мокингбёрд — ситуация довольно экзотическая. Где эти двое, Кенни и Текила, встретились, пока не выяснено, но что встретились, это точно, — и продолжали встречаться года два, если не больше, с перерывами.

Текила выступает с популярной кантри-музыкой и песнями из вестернов в каких-то местных пабах и частных клубах — может, там-то они и замутили, в один из ночных загулов Кенни. Свой выход она обычно заканчивает старой, всеми любимой вещью, «Покрывалом на земле». Взбираясь все выше и выше по этим ступенькам к далекому хору, Текила хватает песню и сворачивает ей шейку. Возьму из спальни покрывало, и снова мы с тобой пойдем на речку, к месту, где, бывало, любовь делили мы вдвоем. Хоть теперь мы и женаты, поваляться нам не грех… погодите-ка, Текила, Кенни, там ведь прогуляться было, а не поваляться. Сколько их, британцев, незнакомых с разнообразием используемых в американском жаргоне сексуальных эвфемизмов, к тому же введенных в заблуждение гнусавым, во весь рот, южным выговором Билли Джо Спирс, которые совершенно неправильно поняли указание! На самом-то деле песня — о том, как это важно, чтобы сексуальное влечение или, выражаясь менее строго, романтические отношения победили отчуждение и скуку, нередко возникающие в браке. Но есть в ней и предупреждение: для того, чтобы не дать умереть главному, как бы оно там ни называлось, необходимо уметь играть роль. Роль столь же сложную, как и та, которую сейчас играет Кенни, обливаясь потом, бегущим у него по шее с затылка, и обхватив одной рукой своего все больше и больше смущающегося, испуганного ребенка.

Итак, Кенни, возможно, услышал эту песню в исполнении Текилы, и так или иначе, но слова дошли до него, задели какие-то струны — впрочем, если поразмыслить, струны малопонятные. Многочисленные друзья все показали, что Кенни был абсолютно предан Николе и Дэнни — хотя, по-видимому, недостаточно предан, чтобы не изменять ей. Но зато, как мы можем догадываться, предан достаточно, чтобы ставить понятие преданности выше самого человека, которому он предположительно предан, — и значит, чтобы считать перспективу ранить чувства Николы худшим из преступлений, а шок расставания с ней (и с Дэнни, конечно) — невыносимой душевной травмой. Какая вообще разница между преданностью и верностью? Так чего же Кенни боялся больше: реакции Николы на его роман или болезненной необходимости прекратить либо те, либо эти отношения? И до какой степени Кенни в своем затруднительном положении учитывал, или пытался предугадать, мнения Николы и Дэнни? Можно считать, что эти двое не имели никакого влияния на последовавшие в конце концов события — более того, оба возразили бы против такой развязки, будь им предоставлено право протеста. Нам известно, что Кенни — человек довольно чувствительный, хоть и не очень умный — роковая комбинация. Мы можем на ощупь добраться до его окончательных доводов, они ведь нам теперь так хорошо знакомы: их появление на наших телеэкранах и в газетах — вещь сокрушительная в своей регулярности.