Свинг - Инна Александрова Страница 21

Тосковал ли по Яне? И да, и нет. Жизнь, а главное работа не давали продыха. Уже после войны случайно узнал, что Яна уехала с родными в Польшу. Почему в Польшу, не знаю. Но при Гомулке почти все евреи оттуда бежали. Где она, жива ли — тоже не знаю. Только, когда слышу романс:

Сад весь умыт был весенними ливнями,

В темных оврагах стояла вода.

Боже! Какими мы были наивными!

Как же мы молоды были тогда!

В час, когда ветер бушует неистово,

С новою силою чувствуя я:

Белой акации гроздья душистые

Невозвратимы, как юность моя, —

очень сжимается сердце, вижу берег Березины и стройную, как тополек, девочку с бело-розовой мраморной кожей…

Надо было ехать с Глушко, обязательно надо. Но Муся подняла плач и сказала: «Яша, их только-только освободили. Неизвестно, что будет завтра. Ты — еврей. Все шишки будут на тебя. Ты хорошо получаешь — я действительно хорошо по тому времени зарабатывал. Если что случится, что буду делать одна с Вовкой — без образования, без специальности?»

Слезы жены остановили. Решил ничего не менять, но как же, как же потом раскаивался…

* * *

В конце сорок третьего моим начальником, то есть военпредом, стал некто Павлов. По диплому был инженером, но инженером плохим: до назначения в ОКБ работал в Китае, в посольстве. А вскоре произошел такой случай. На длительных испытаниях опытного поршневого двигателя М-1 разрушился промежуточный валок привода механизма газораспределения. Пришлось заменить правый блок мотора. Я доложил обо всем Павлову, он — старшему военпреду, но в своем докладе все перепутал и сказал, что сломался промежуточный валик привода нагнетателя. Чтобы неспециалисту было понятно, объясню: Павлов заявил, что сломалась ножка стола и для ее восстановления нужно заменить столешницу.

Старший военпред доложил обо всем в Москву, меня вызвали в министерство и, выслушав, назначили на место Павлова. Тогда понял: некомпетентность все-таки наказуема…

А между тем работа в ОКБ шла своим чередом и были успешно проведены испытания — стендовые и летные — ускорителей, созданных Глушко. В полете с работающим двигателем РД-1 скорость самолета «Пе-2» увеличилась на 100 километров в час. Двигатели эти были направлены в Москву и установлены на самолетах «Як-7» и «Ла-5». На аэродроме после успешных наземных запусков ракетных ускорителей, установленных на истребителях Яковлева и Лавочкина, мы приступили к летным испытаниям, но из-за технических неполадок дело не пошло, и двигатель был срочно возвращен на доработку в КБ Глушко. Эфировоздушную систему зажигания заменили химической системой самовоспламенения. Все это проверили на стендах и потом в полете на самолете «Пе-2». Все состоялось, и нас даже наградили: Глушко — орденом Красного Знамени, меня — орденом Красной Звезды, ведущему инженеру Сергею Павловичу Королеву дали орден «Знак Почета».

Мы работали на самом сложном участке авиационной промышленности. Сложней не было. А потому удачи чередовались с неприятностями. Покой нам только снился…

Так, однажды при испытаниях двигателей РД-1 на земле два двигателя вдруг взорвались. Тут же нас с Глушко вызвали в Москву, «на ковер». Лавочкин принял хорошо, даже накормил. А вот к Яковлеву Глушко отправил меня одного, и я, лейтенант, предстал перед генерал-лейтенантом.

Посмотрев на меня, Яковлев заявил: «Вас надо посадить…» Я ответил: «Товарищ генерал-лейтенант, надо еще разобраться, кого…» Конечно, тут же был выдворен из кабинета…

Хочу добавить: Яковлев был тогда личным консультантом Сталина по самолетостроению и считался очень крутым человеком. Глушко, видимо, знал его нрав и не захотел лишний раз подпадать под «монарший гнев».

Ну, а двигатели РД-1хЗ потом еще и еще раз испытывали на земле, затем установили на «Ла-5» и «Як-7», и они успешно показали себя в воздухе. Максимальная скорость самолетов возросла на 140 километров в час.

Я уже говорил, что в начале сорок пятого Глушко уехал к месту новой работы в Подмосковье. Еще до отъезда звал с собой. А потом уже из Подмосковья опять еще несколько раз приглашал и предлагал должность руководителя всех его лабораторий и испытательных стендов, где проверялись выпускаемые ускорители, точнее маршевые ракетные двигатели, с помощью которых ракета или спутник выводились на орбиту. Не знаю, правильно ли поступил, послушавшись жену, но то, что меня сейчас не было бы в живых — это точно. Я бы погиб вместе с маршалом Неделиным при пуске ракеты, которая взорвалась при взлете. Это случилось в тысяча девятьсот шестидесятом.

При внедрении новой авиационной техники людей ожидают огромные опасности. Поэтому вначале все проверяется на земле, на стендах. Производители продукции, конечно же, всегда заинтересованы сдать ее в намеченный срок. Я, военпред, приемщик, должен был, прежде всего, стремиться к тому, чтобы продукция была безупречной по качеству. На этой почве у нас с Глушко были некоторые размолвки. Но потом, позже, понял: в Казани он был подневольным, и ему надо было как можно быстрее показать «товар лицом». А потому никакой обиды у меня, конечно, не осталось.

В сорок седьмом — сорок восьмом дважды направляли под Самару для проведения внутризаводских испытаний мощного турбовинтового двигателя. Был назначен и. о. старшего военпреда. Должность была полковничьей. Я же был капитаном. В это время уже хорошо знал, что евреев-офицеров, работающих с секретной техникой, сплошь и рядом без всякого объяснения переводили в восточные районы страны с понижением штатной категории. По ВЧ позвонил в Казань своему начальнику подполковнику Триносу и сказал, как «на духу», что кадровики не оставят в покое на столь секретной и столь высокой должности, а потому хочу вернуться в Казань. Тринос был хорошим мужиком и, хотя в подпитии мог стрелять в потолок и кричать «бей жидов», ко мне относился по-доброму, в обиду не давал. Я вернулся в Казань — военпредом по опытному строительству газотурбинной техники.

Часто бывая в Москве, созванивался и виделся с однокашниками по академии. Многие, очень многие уже работали на престижных высоких должностях, хотя учились хуже меня. Но они не были евреями…

Очень тянуло к научной и учебной работе, и однажды начальство спросило, не готов ли вести дипломников в КАИ — Казанском авиационном институте. Несмотря на загруженность, с радостью согласился, хотя материальное вознаграждение было мизерным. Но об этом как-то даже не думал. Впервые пришел на кафедру не как студент, а как преподаватель и быстро вошел в коллектив. Завкафедрой тут же предложил тему для кандидатской диссертации. Я был счастлив.

Продолжая службу, занимался приемкой опытных образцов новых ракетных двигателей. Пришлось самостоятельно, при отсутствии учебников, овладевать теорией ГТД — газотурбинных двигателей, обучать военных представителей серийных цехов теории и конструкции двигателей РД-20, устанавливаемых на самолетах «МиГ-9». Вместе с тремя выпускниками «Жуковки» — авиационной академии имени Жуковского, прибывшими в военную приемку завода, написал первый учебник по теории ГТД. Потом, сразу скажу, мною и моими соавторами было написано несколько книг по теории авиационных двигателей, некоторые были переведены на польский, китайский и французский языки.