Нежный bar - Дж. Р. Морингер Страница 21

Когда я принес дедушке его фетровую шляпу и помог надеть пальто, всем было жалко его отпускать. В «Пинто» я откинул голову на спинку кресла и сказал:

— Дедушка, ты был великолепен.

— Мы живем в свободной стране.

— Спасибо тебе большущее.

— Никому не рассказывай — будут завидовать.

Дома дедушка сразу поднялся наверх, а бабушка с мамой усадили меня в столовой и устроили допрос. Они желали знать все подробности, но я не хотел, чтобы чары развеялись. И потом, я думаю, они бы мне все равно не поверили. Я сказал, что все прошло хорошо, не вдаваясь в подробности.

Дедушка появился только во второй половине дня, когда начался матч «Джетс». Он уселся перед телевизором в своих запятнанных штанах и рубашке со следами засохшей овсянки. Я уселся рядом. Каждый раз, когда происходило что-то интересное, я вопросительно смотрел в его сторону, но он даже глазом не моргнул. Я сказал что-то про Джо Намата. [21]Дед ухмыльнулся. Я пошел искать бабушку, чтобы обсудить поведение дедушки, который напоминал мне доктора Джекила и мистера Хайда, но она была занята — готовила обед. Тогда я решил найти маму. Та легла подремать. Я разбудил ее, но мама попросила дать ей поспать еще немножко.

У матери была серьезная причина для усталости. Она продала себя в рабство, чтобы оплачивать квартиру в Грейт-Нек. Но в начале 1975 года вскрылась еще одна причина. У мамы обнаружили опухоль щитовидной железы.

На протяжении нескольких недель перед операцией в дедушкином доме стояла тишина, он был охвачен страхом. Только я оставался спокойным благодаря своей мантре. Я твердил ее днями напролет. Когда я нечаянно услышал, как бабушка и дядя Чарли шепчутся о моей матери, о риске, связанном с операцией, о том, что опухоль может оказаться злокачественной, я закрыл глаза и глубоко вдохнул. Я не буду беспокоиться о том, чего никогда не произойдет.

В день операции я сидел под сосной на заднем дворе дедушкиного дома и повторял свою мантру шишкам, которые, как рассказывала мне Шерил, были «детками сосны». Интересно, думал я, кто же тогда сосна — мама или папа? Я положил шишки поближе к сосне, возвращая их маме-папе. Появилась бабушка. «Это чудо!» — воскликнула она. Маму прооперировали, и все было нормально. Бабушка не сказала, да она и не знала, что чудо совершил я. Я спас маму своей мантрой.

Через неделю мать с повязкой на шее выписали из больницы, и в наш первый вечер в Грейт-Нек она сразу легла спать. Я ел лапшу из миски и смотрел, как она спит, повторяя про себя мантру, заворачивая в нее маму, как в одеяло.

Бабушка и дедушка поздравили маму с быстрым выздоровлением после операции. «Ты теперь почти как новенькая», — сказали они.

Но я заметил, что что-то изменилось. Мать смотрела в пустоту чаще, чем раньше. Трогала свою повязку и глядела на меня невидящими глазами, и хотя в конце концов повязку сняли, мамин взгляд не изменился. Я делал уроки рядом с ней, а когда поднимал глаза, то видел, что она смотрит на меня, но мне приходилось по три раза повторять «мама», чтобы вывести ее из оцепенения. Я знал, о чем она думает. Пока она болела и не работала, продолжали приходить счета. Мы потеряем квартиру в Грейт-Нек. Нам придется вернуться к дедушке. Каждый день, проснувшись, я видел маму, разговаривавшую с калькулятором. Каждую ночь она плакала.

Когда наступил неизбежный момент, мама удивила меня.

— Мы с тобой семья, ты и я, — сказала она, усадив меня за кухонный стол. — Но мы живем в демократии. Давай проведем голосование. Ты скучаешь по двоюродным сестрам и брату?

— Да.

— Знаю. И я много об этом думала. Я много о чем думала. Так вот, мальчик мой. Как насчет того, чтобы переехать в Аризону?

В моей голове закружились образы. Как мы катаемся на лошадях с Макграу. Лазаем с ним по горам. Ходим с Шерил за конфетами на Хеллоуин.

— Когда едем? — спросил я.

— Тебе разве не нужно об этом подумать?

— Нет. Когда мы сможем уехать?

— Когда захочешь. — Мама улыбнулась едва заметной улыбкой. — Мы живем в свободной стране.