Прежде чем ты уснешь - Лин Ульман Страница 21

И все-таки в конце концов я своего добилась.

Дело было так. Я стояла у входа в супермаркет и ждала его. В четверг вечером. Он всегда бывает здесь по четвергам после семи. Появляется, сдержанно кивает мне и спешит к полкам с консервами и пряностями. Я кидаю в свою тележку красные, желтые, желто-красные и зеленые яблоки и следую за ним. Я прячусь за полками, где разложены спагетти и соусы, отсюда мне хорошо его видно. У него в тележке мясной фарш и грубый рис. Это на него не похоже. Он ведь у нас любитель рыбных палочек. Я сажусь на корточки. Одно за другим я выкладываю из тележки яблоки, подталкиваю их, и они катятся по полу. Они катятся к Билли. Яблок много. Я взяла все, что лежали на прилавке. Просто загляденье, как они катятся.

Билли останавливается и молча смотрит на яблоки, сначала он смотрит на яблоки, потом поднимает глаза вверх. Я прячусь за полками. Билли молча стоит и смотрит. Яблоки катаются по полу. Вдруг Билли бросает тележку и идет ко мне. Я прячусь от него за полками. Убегаю. Прячусь от него. Билли идет за мной, находит меня, хватает за руку и говорит: «Пошли».

* * *

Меня зовут Карин.

Жюли, моя сестра, замужем за Александром.

Если кто-то хочет узнать, как они живут, я могу много чего рассказать.

Вот одна из историй.

Однажды ночью Жюли просыпается оттого, что слышит голос. Голос Александра: «Жюли, ты спишь? Ты меня слышишь?»

Жюли молчит. Она лежит на спине, ее рот приоткрыт, глаза закрыты. Александр тоже лежит на спине. С открытыми глазами. Они спят под одним одеялом в голубой цветочек.

Между ними лежит камень.

Откуда взялся этот камень, Александр не знает. Когда они ложились, никакого камня там не было. А потом Александр захотел обнять Жюли, потянулся к ней — и наткнулся на камень. Царапины он не разглядел, только почувствовал, как щиплет кожу.

Камень казался темно-серым. Так ли это было на самом деле, Александр не знал — в комнате было темно, а зажигать свет ему не хотелось. «Камень небольшой, размером с печенку», — думает он, хотя о том, как выглядит печень, имеет довольно смутные представления. «А может, это Жюли выплюнула что-то или ее стошнило во сне», — думает Александр.

Он закрывает глаза.

Ему дурно.

Ему не хочется просыпаться на следующее утро.

До утра осталось три часа.

Александр открывает глаза.

Он дотрагивается до камня. Проводит по нему указательным пальцем, ощущая его рытвинки, зубчики, выступы и впадины. Камень холодный.

Александр думает, что камню, черт побери, не место в постели. Он садится и осматривается в темноте. Деревянный пол выкрашен белой краской, батарея — желтой, оконные рамы и стены голубые. Красил он сам.

Затем Александр видит то, чего надеялся не увидеть, но, как это ни странно, то, что он видит, его не удивляет. Этого можно было ожидать.

В углу, за дверью, лежит камень.

Этот камень в точности такой же, как тот, что лежит в кровати, только гораздо больше, «он такой же большой, как грудная клетка пожилого мужчины», — думает Александр.

Он смотрит на Жюли. Он знает, что она не спит, а она знает, что он знает, что она не спит. Она дышит. Иногда у него возникает желание размозжить ее голову об стену.

На шкафу тоже лежит камень.

Этого он не ожидал.

Александр рассматривает его. Этот камень больше, чем тот, что лежит в кровати, но меньше, чем тот, что на полу.

— И что ты теперь будешь делать? — вдруг спрашивает Жюли. Она повернулась к нему, открыла глаза.

Он и не заметил, что говорит вслух.

— Не знаю, — говорит он. — Не знаю.

* * *

Анни — моя мама.

Когда-то Анни была неотразимой. Во многих отношениях она и сейчас неотразима. Ей всегда были свойственны два качества. Неотразимость и безумие. Раньше она была более неотразимой и менее безумной; сейчас она, к сожалению, более безумна и менее неотразима.

Вскоре после грандиозной свадьбы Анни исполняется пятьдесят шесть, и мы с Жюли покупаем ей билет на самолет Осло — Нью-Йорк, туда и обратно, заказываем номер в гостинице «Эксельсиор» на углу Западной 81-й улицы и Коламбус-авеню; отвозим Анни в аэропорт и прощаемся. Десять дней спустя мы садимся в машину Жюли и снова едем в аэропорт, чтобы встретить Анни.

Жюли настаивает на том, что умеет водить машину. «Это моя машина», — говорит она, хотя мы обе знаем, что водить она не умеет. Когда Жюли получала права, она обманула инспектора в автошколе. Она его капитально надула. Водить она не умеет. Она ездит, как сумасшедшая, на бешеной скорости, не глядя по сторонам и не обращая внимания на дорожные знаки. К счастью, сегодня нам пришлось несколько раз останавливаться и съезжать на обочину — Жюли тошнит. Вокруг шеи у Жюли длинный желтый шарфик из шелка. Дует ветер. Она распрямляется над канавой и жмурится; кажется, что лицо у нее искорежено — хотя разве это не так?

Вернувшись домой из свадебного путешествия в Италию, Жюли сказала, что беременна. Александр так обрадовался, что тут же достал фотоаппарат и сфотографировал ее.

Я смотрю на Жюли.

Глаза у нее большие и темные. Сама она костлявая, тонкая, будто скукоженная. Не понимаю, как с таким телом можно вынашивать ребенка. Я представляю, как ребенок проедает изнутри ее тело — матку, внутренности, кости и кожу. Как голова ребенка высовывается у нее из живота, когда проедать больше нечего. «Привет! — говорит ребенок. — А вот и я, маленький дар Божий».

— Жюли, — говорю я, — слова насчет того, что беременные женщины прекрасны, к тебе не относятся. Ты не прекрасна.

Мы подъезжаем к Форнебу [9]. Жюли вытирает рот, слабо улыбается. Ее снова тошнит, надо остановиться.

— Вот черт! — говорит она потом. — Прости, что из-за этого приходится задерживаться. Но к самолету мы в любом случае успеем.

Большая нога Жюли лежит на педали, Жюли жмет на газ, мы срываемся с места.

* * *

Временами, неожиданно для самой себя, я слышу голос Жюли.

Жюли говорит:

— Сначала я еще ничего не чувствовала. Но уже знала. Мне расхотелось пить вино, я запретила Александру прикасаться ко мне. Я помню шаги медсестры по линолеуму: клик-клак. Эта медсестра отправила меня в туалет и велела пописать в бумажный стаканчик, а потом отдать его ей. «Подождите минут пятнадцать», — сказала она.

Нас разделяет длинный узкий коридор. Я сижу на грязно-желтом стуле и жду ответа. Услышав ее шаги, я поднимаю глаза, она направляется ко мне, в руках у нее ничего нет, она не спешит. Интересно, а если бы результат был другим, она бы тоже так медленно шла — клик-клак? «К сожалению, анализ показал, что наши надежды не оправдались, к сожалению, результат оказался положительным, к сожалению, мы ничего не можем для вас сделать, никакой надежды нет, совсем никакой! И мне это совершенно безразлично, — шепчет она, подходя так близко, что я чувствую запах мятных пастилок у нее изо рта. — Потому что сама я недосягаемая, белая, бессмертная!» Медсестра улыбается, а я думаю о том, что Александр, во всяком случае, обрадуется.