Пловец - Ираклий Квирикадзе Страница 21

Метревели хотел было чокнуться с Ноэ, но тот отстранил свой стакан:

– Нельзя чокаться.

– Да, верно, я и забыл…

Стоя, выпили за память Шалвы-гробовщика.

– Хванчкара – это ведь рачинское вино? – спросил Зиновий Шалвович.

– Конечно.

– Его очень любит Иосиф Виссарионович.

Ноэ, Красоткин, Абаев переглянулись.

– Недавно по служебным делам мне пришлось быть в Вашингтоне, я повез десять бутылок хванчкары. На одном приеме была кинозвезда американская…

Зиновий Шалвович сделал долгую паузу. Вспоминал ли он имя кинозвезды или молчал по своей привычке неожиданно выключаться, но Поддубной стало не по себе от его немигающих зрачков.

– Марлен Дитрих! – Вновь долгий взгляд из-под пенсне на красивое лицо массажистки. – Марлен Дитрих! – Метревели как бы очнулся. – Она сказала, что в жизни не пила такого чудесного вина. Взяла бутылку, прижала к груди и танцевала с ней одна…

Ноэ вспомнились обшарпанный гостиничный номер в пригороде Лос-Анджелеса и смуглотелая актриса, с которой он лежал взаперти семь дней и семь ночей…

На другой день Зиновий Шалвович вроде бы и не узнал своих ночных сотрапезников. Он сел в свою «эмку». Машина долго не заводилась. Зиновий Шалвович смотрел в окно странным, застывшим взглядом. С ним поздоровались, он не ответил.

Поздно вечером, превратившись в гигантского светлячка, пробежал мимо друзей, не обратив на них внимания.

Но дня через три во время традиционного санаторского развлечения «бег в мешках» Зиновий Шалвович появился в веселой толпе зрителей, поздоровался с Ноэ, Красоткиным и стал следить за бегом, в котором лидировал Абаев. Проскакавшего сотню шагов в мешке победителя ожидал приз – флакон одеколона «Полярная ночь».

Зиновий Шалвович изъявил желание участвовать в состязании. Ему дали мешок, он влез в него и составил серьезную конкуренцию Абаеву. Он было обогнал водолаза, но у финиша Абаев оказался первым.

Бледный, тяжело дышащий, Метревели, выбираясь из мешка, сказал:

– Я не люблю проигрывать!

В следующий вечер Метревели вновь был на финише вторым.

Еще через вечер одеколон вновь достался Абаеву.

Робкий курортный роман Абаева и Поддубной распускал свои нежные лепестки. Водолаз дарил одеколоны массажистке.

Грек Илиопуло пел на балконе.

Парикмахер брил Зиновия Шалвовича и пел греческие песни.

– Чудесный человек! Работает в комиссии по организации высокого юбилея. Ведь скоро все мы семидесятилетие будем справлять Иосифу Виссарионовичу. Вся страна готовит подарки. Спрашивает меня: «Что бы ты лично подарил?» Что я, парикмахер, могу подарить? Бритву же не подаришь?.. – Илиопуло оглядел свое скудное парикмахерское царство.

Ноэ сидел с намыленными щеками.

Красоткин ждал своей очереди.

– Я бы подарил мед! – сказал Красоткин.

Вечером он подошел к Зиновию Шалвовичу и тихо спросил его:

– Как вы думаете, если я к семидесятилетию пошлю мед с моей пасеки, он получит его?

Зиновий Шалвович ответил так же тихо:

– Обязательно получит. Такие подарки ему очень, очень дороги.

Два дня не было видно Поддубной.

Два дня не было видно парикмахера Илиопуло.

Два дня не было видно Зиновия Шалвовича.

Первой появилась Поддубная. Она шла по аллее санаторского парка, несла маленький фанерный чемоданчик. Она шла и плакала.

Ноэ остановил Поддубную.

Сквозь слезы и всхлипывания он узнал о том, что Метревели усадил ее в свою машину и они поехали к Илиопуло на дачу. Она не знала, что они едут к Илиопуло. Метревели предложил ей прокатиться вдоль моря. У Илиопуло был накрыт стол. Был заколот один из павлинов, которых разводил Илиопуло. После ужина Илиопуло исчез. Зиновий Шалвович стал просить, потом требовать, чтобы она легла с ним в постель. Он кричал, что для нее должно быть счастьем спать с ним. Утром пришел Илиопуло. Узнав, что ночь прошла бесцельно, стал просить, а потом требовать, чтобы она не обижала такого человека, как Зиновий Шалвович.

Они сели все в машину и поехали далеко в горы к родственникам Илиопуло. Те тоже закололи павлина, странно, но все Илиопуло разводили павлинов. Их вновь оставили одних. Но она не сочла за счастье ложиться к нему в постель…

Сегодня утром ее позвали в санаторную дирекцию и уволили.

Ноэ выхватил у Поддубной фанерный чемоданчик.

Вместе с Поддубной и ее чемоданчиком он ворвался в кабинет главного врача санатория. Рядом с человеком в белом халате сидел милейший, ласково улыбающийся Зиновий Шалвович.

– Я скажу несколько слов. Но каждое из них запомните вы оба. Девочку эту не троньте. Это раз. Ты же свое отчество поменяй. Не позорь фамилию Метревели и имя отца своего. Он был достойным человеком… Ты же… – Ноэ остановился, подбирая точное определение.

Зиновий Шалвович Метревели, мгновенно оценив ситуацию, встал, пошел к выходу, у дверей обернулся и, обращаясь к главному врачу, сказал:

– Девочку эту оставьте, товарищ прав!

Зиновий Шалвович вышел.

Вернувшимся с водных процедур Красоткину и Абаеву Ноэ ничего не сказал.

Ночью в дальней аллее санаторского парка можно было наблюдать за странным зрелищем. С тихим стоном падал и поднимался, падал и поднимался фосфорический костюм. Темнота не позволяла разглядеть, что происходило с ним, что за сила валила его на землю. Глаз, освоившись с темнотой, мог бы разглядеть человека в черном, который бесшумными мощными ударами разил фосфорическую мишень, потом поднимал ее и вновь разил.

– Этого не надо было делать, товарищ Лобжанидзе!.. – произнес фосфорический костюм после последнего удара.

Красоткин первым уехал из Мацесты. Ноэ один провожал его на вокзале, так как Исидор Абаев слег с острым приступом радикулита.

– Ноэ, я приеду к тебе в Рачу со своими пчелами. Цветы Грузии пойдут им на пользу…

Днем раньше уехал Зиновий Шалвович.

Его провожал весь персонал санатория. Он, как и в день приезда, был вял, отсутствующим взглядом долго смотрел на девочку, которая поднесла ему прощальный букет цветов. Увидев Ноэ, он оживился, сделал к нему шаг, улыбнулся:

– До свидания!

Сел в машину. Она долго не заводилась. Метревели смотрел сквозь стекло на Ноэ своими серыми немигающими глазами. К машине протиснулся парикмахер Илиопуло. Ноэ положил руку ему на плечо. Илиопуло почувствовал, что рука Ноэ сжимает его тонкий, хрупкий затылок. Становилось больно, больнее… Илиопуло стал задыхаться. Метревели вновь улыбнулся. Машина тронулась. Ноэ убрал руку, повернулся и пошел к морю…