Впервые в Библии - Меир Шалев Страница 21

Теперь попытки устранить Давида стали совсем откровенными, и такими же стали речи Саула. Он уже напрямую говорил слугам и сыну Ионафану [38]о необходимости убить Давида. Но Ионафан не только сообщил об этом самому Давиду, но и отца сумел убедить отказаться от коварных планов. Саул даже поклялся сыну «Богом живым», что не убьет Давида, и тот снова вернулся во дворец. Но когда Давид одержал еще одну победу над филистимлянами, злой дух тоже вернулся во дворец и снова поразил того, кто искал Давидовой смерти.

На сей раз, как я уже упоминал раньше, Саул послал слуг убить Давида в его собственном доме, но теперь этот замысел сорвала его дочь Михаль (Мелхола). Она предпочла сохранить верность мужу, а не отцу, открыла Давиду, что его ищут убийцы, и спустила на веревке из окна, чтобы он незаметно убежал.

В 20-й главе 1–й книги Царств враждебность Саула достигает апогея. Читатель может заглянуть в текст и уяснить детали. Я советую ему обратить внимание на самоотверженность Ионафана. Этот смелый и прославленный воин, очень любимый народом, уже понял, что именно Давид, а не он унаследует престол Саула. Более того, он счел это справедливым. Он только попросил Давида не посягать в будущем на семя Саула и заклял его в этом любовью своей, «ибо любил его, как свою душу».

Саул, в значительной степени справедливо, расценил такое поведение Ионафана как измену семье и себе лично. В очередном приступе безумия он снова швырнул копье, но на этот раз уже не в Давида, а в собственного сына. Он и на этот раз промахнулся, и, читая текст, мы начинаем понимать, что эти регулярные промахи свидетельствуют не только об утрате былой меткости и о явной растерянности, но также о подспудном нежелании попасть, об отчаянной попытке выразить таким способом мучительное душевное раздвоение.

Что касается Давида, то он с тех пор больше во дворец не возвращался. Он отправился в город священников Номву, сказал там, будто царь послал его с тайным заданием, и под этим предлогом запасся едой и оружием. И не просто оружием — он взял меч Голиафа, отданный туда на хранение. Из Номвы он продолжил свое бегство через территорию своих злейших врагов-филистимлян, через их львиное логово — владения Анхуса, царя Гефа, откуда был родом Голиаф.

Появление Давида на родине Голиафа, да еще с мечом Голиафа в руке, свидетельствует, конечно, о невероятной дерзости, но еще и о том, что он был в отчаянном положении. И действительно, слуги Анхуса узнали его и сказали об этом своему царю, и тогда Давид, спасая свою жизнь, прикинулся сумасшедшим. Когда его привели к царю, изо рта у него текла слюна и он рисовал пальцем на стенах. Увидев это, Анхус рассердился на слуг и в раздражении произнес одну из самых симпатичных фраз в Библии: «Видите, он человек сумасшедший; для чего вы привели его ко мне? Разве мало у меня сумасшедших, что вы привели его, чтобы он юродствовал предо мною?» Похоже, что у филистимлян было чувство юмора, которое, кстати, прекрасно описано в замечательной книге Жаботинского «Самсон», — юмора, которым израильтяне тех дней не обладали, а если обладали, то, значит, редакторы Библии позаботились хорошенько его отцензурировать.

Благополучно выбравшись из Гефа, Давид попытался укрыться в пещерах на побережье Мертвого моря, но Саул неутомимо преследовал его. К тому времени душевное здоровье царя расстроилось всерьез. Охваченный параноидальной подозрительностью, он уже видел изменников во всех своих приближенных, и в первую очередь в Ионафане. Он уже не ограничивался швырянием копья и посылкой убийц, а привлек к погоне за Давидом всю свою армию. Для начала он послал ее в Номву, этот «город священников», где Давиду предоставили помощь, и велел своим людям уничтожить там всех, «и мужчин и женщин, и юношей и младенцев, и волов и ослов и овец». Этим повтором Моисееева наказа об амалекитянах автор заостряет мысль, которую заинтересован подчеркнуть: по отношению к священникам Номвы Саул проявил именно ту беспощадную жестокость, которую когда-то отказался проявить по отношению к царю амалекитян.

Из Номвы, продолжая погоню, Саул повел свою трехтысячную армию в Иудейскую пустыне, на юг от горы Хеврон. Число «три тысячи» здесь не случайно. Основывая свое царство, Саул создал постоянную армию именно такой численности. Это поясняет нам, что он взял с собой для погони за Давидом всех своих солдат.

И действительно — отныне и до конца своих дней, если не считать одной войны с филистимлянами, Саул занимался только этим делом. «Саул искал его всякий день; но Бог не предал Давида в руки его», — говорится в 1-й книге Царств (глава 23). Но один раз между ними все же произошла трогательная встреча, свидетельствующая о том, что отношение Саула к Давиду по-прежнему осталось двойственным и сложным. Дело было так: Давид с четырьмя сотнями своих людей спрятались в глубине большой пещеры, а Саул вошел туда «по нужде», то есть, видимо, омыть ноги в подземном ручье, отдохнуть от жары в приятной прохладе, а возможно, — и справить нужду в прямом смысле этого слова. Люди Давида начали подбивать своего предводителя воспользоваться удобным случаем и прикончить человека, который так неутомимо охотится за ним. И Давид действительно подкрался к Саулу в темноте, но удовольствовался лишь тем, что отрезал полу его плаща.

«Да не попустит мне Господь сделать это господину моему, помазаннику Господню, чтобы наложить руку мою на него; ибо он помазанник Господень», — сказал он своим людям. В этих словах ощущается насмешка, но я предпочитаю трактовать их как декларацию принципов. Этими словами Давид как бы провозглашал, что еврейский царь, какой бы он ни был, есть помазанник Божий, на жизнь которого нельзя посягать ни в какой ситуации и ни при каких условиях. И нам становится понятно, что, пока первый еврейский царь, вместо того чтобы заниматься государственными делами, исступленно и слепо гоняется за своим соперником, второй царь уже закладывает законодательные основы своего будущего царства.

Когда Саул вышел из пещеры, Давид вышел за ним следом и окликнул. Саул обернулся, и Давид показал ему лоскут отрезанной ткани. Видишь, как бы сказал он этим, я мог тебя убить, но не сделал этого.

«Нет в руке моей зла, ни коварства, и я не согрешил против тебя; а ты ищешь души моей, чтоб отнять ее, — крикнул он. — Да рассудит Господь между мною и тобою, и да отмстит тебе Господь за меня; но рука моя не будет на тебе».

Он даже назвал Саула «отец мой», и Саул, услышав эти слова, разразился слезами. «Твой ли это голос, сын мой Давид?» — проговорил он сквозь слезы, и тут мы наконец понимаем, в чем истинная суть происходящего. Несмотря на всю враждебность Саула к Давиду и весь его страх перед ним, несмотря на таланты своего сына Ионафана, его достоинства и смелость, Давид — вот тот сын и наследник, которого Саул хотел бы иметь. И вполне возможно, что уже с той минуты, когда Саул понял, что Давид действительно унаследует его царство, он начал в глубине души называть его «сыном». Не случайно он во всеуслышание признал теперь, что Давид будет царствовать после него, и взял с него клятву не покушаться на его семя, на дом Саула. И Давид поклялся ему в этом, как раньше поклялся Ионафану. Но, в отличие от обещания, данного Ионафану, клятву, данную Саулу, Давид не выполнил.