Землетрясение в отдельно взятом дворе - Марианна Гончарова Страница 21

Если мы, его девочки — мама и мы с сестрой, — чего-нибудь уж очень хотели, наш папа разбивался в лепешку, но добывал: черевички там, чтоб как у царицы… цветочек аленький… и даже собаку!

Вот такой вот наш папа: свисток, секундомер и большое доброе сердце.

И вот представьте себе: этой весной мы вдруг узнали, что наш Боря завел себе вторую семью. Он стал задерживаться на работе, потом вдруг мы обнаружили, что он таскает из холодильника сосиски, мясо и другие продукты. И уносит их на работу. Мы, конечно, заподозревали.

— Ну? И как же ее зовут?! — ревниво поинтересовалась мама, когда папа стянул из холодильника обеденную телячью отбивную.

— Кого? — покраснел папа.

— Ту, ради которой ты слямзил нашу фамильную телячью отбивную!

— Ксюша, — не стал отпираться наш правдивый Боря, — ее зовут Ксюша. Завтра приходите ко мне на работу. Пора вас познакомить. Только возьмите с собой сменную обувь! — строго добавил он. — И бинокль.

Утром мы, мама, моя сестра и я, принарядившись, пошли к Боре на работу знакомиться с его второй семьей. Переобувшись в раздевалке для девочек, мы на цыпочках вошли за Борей в его святая святых, в его спортзал, и подошли к окну. На подоконнике, на большом выступе со стороны улицы, на старой папиной спортивной куртке сидела роскошная сова. Сидела, задумчиво и взыскательно разглядывая нас через стекло.

— Сова! — церемонно обратился к сове Боря. — Это моя семья. Семья! — скомандовал нам Боря, оглядев нас строго и придирчиво, и мы тут же подровнялись, расправили плечи, подтянули животы, поставили пятки вместе, носки врозь. — Семья! Это сова. Ксюша.

— Угу! — удовлетворенно откликнулась Ксюша и уставилась на нас еще внимательнее.

— У нее пятеро детей.

— Угу, — подтвердила сова.

— Они под крышей. В вентиляционной нише. Обувайтесь, — скомандовал Боря, — пойдем их смотреть.

И никогда не забуду: когда мы, оглядываясь на окно, выходили из зала, сова на прощание щелкнула клювом, залихватски ухнула и перевернула свою круглую голову вверх ногами. То есть вверх клювом. А глаза ее, круглые и пронзительные, оказались почти на животе. У нас у всех — у первой папиной семьи — прямо дух захватило от восхищения, а Ксюша продолжала беспардонно и невозмутимо глядеть нам вслед перевернутой опрокинутой башкой.

Выйдя на спортплощадку, мы все по очереди смотрели в бинокль в вентиляционную нишу, где рядком восседали пять пуховых тючков, слепеньких, как новорожденные котята, и, как сказал Боря, абсолютно глухих. Тючки нетерпеливо раскачивались из стороны в сторону, с лапки на лапку, хотели есть. Ксюша не заставила себя ждать. Она приволокла в клюве большой кусок и, отрывая по кусочку, сначала прикасалась едой к голове совенка, потом к уголку рта. И только потом совенок разевал клюв, чтобы это проглотить.

В кусочках мяса, пристально глядя в бинокль, мама безошибочно опознала похищенную из холодильника нашу телячью отбивную. Но не сердилась абсолютно. Совята-тючки выглядели такими беспомощными, такими беззащитными, такими слабенькими, что мы все ужасно встревожились и абсолютно потеряли из-за них покой.

И не напрасно.

Начались ливни. У нас весной страшные ливни. Такие, что заливает все вокруг, и тогда в город — на радость мальчишкам — приезжают амфибии, и спасатели отлавливают в бешено текущих потоках воды телевизоры, кастрюли, диваны, велосипеды и поросят. Мы сами вытащили на днях из воды старушку в корыте и желтую собачку. Старушку, дивную замечательную старушку, которая, сидя в корыте, невозмутимо курила папиросу, забрали в панике набежавшие многочисленные ее дети и внуки, а вот собачку некуда было деть, и мы отнесли ее, жалкую и трясущуюся, к папе.

— Вот тебя-то как раз мне и не хватало! — воскликнул Боря.

И желтая собачка замахала хвостом и очень обрадовалась, что как раз ее нашему папе не хватало. Теперь будет хватать.

Да, так вот — пошли ливни, бешеные, почти тропические. Только очень холодные. И двое Ксюшиных тючков, переминаясь и толкаясь, перелезли на край ниши и со второго этажа кувыркнулись вниз. К счастью, они упали в траву и ничего себе не повредили, не сломали. Сообразительная Ксюша по одному переволокла их в лапах наверх. Но, поскольку в нишу запихнуть птенцов не было никакой возможности, она усадила их к Боре на подоконник. Да так, что, если вдруг Боря открыл бы окно, они бы шлепнулись вниз по новой.

Конечно, папа собрал семейный совет. Мы опять примчались к нему в спортзал, и он даже не заметил, что в этот раз мы все подбежали к окну, не сменив обуви. Это было неслыханное нарушение, но до того ли было! Птенцы сидели на подоконнике, лицом к нам, мокрые, встрепанные, с полуоткрытыми глазами. Иногда совята устало зевали. Вы видели когда-нибудь, как зевают совята? Точно как маленькие дети, когда хотят спать. Только что кулачками глаза не трут. Ксюша то подлетала к ним, то взлетала выше под крышу, где сидело еще трое тючков. При этом она монотонно и печально кричала.

От этого отчаянного крика мы все прямо извелись. Нужно было запихнуть двоих совят назад в нишу и воссоединить Ксюшину семью. Но как? Такой высокой лестницы у нас не было. Входа в нишу со стороны чердака не было. Боря было кинулся к директору, объяснял терпеливо, рассказывал, размахивал руками, как крыльями, показывал в лицах, как тючки упали, как Ксюша их назад в лапах несла… Но директор — ой, фамилия у него Хижак, хищник по-русски, — так вот, этот Хижак так обругал нашего Борю, так обхамил, что Боря наш молчал-молчал и… даже не зажмурился. И даже не свистнул. Потому что тут свисток не поможет. И желтая карточка не поможет. Разве только красная карточка — удаление с поля. И из нашей жизни. Как человека. Хижак — он хижак и есть.

Потом папа звонил в милицию. Затем (видимо, от беспомощности) в ветеринарную лечебницу…

Короче, все самое умное в нашей жизни обычно придумывает наша здравомыслящая мама. И она позвонила прямо в райотдел МЧС. И своим ласковым многоцветным голосом мама рассказала про папину Ксюшу и ее совят и что, вероятнее всего, такая сова — хотя мы понятия не имели, какая это сова, — занесена в Красную книгу. А рядом с мамой подпрыгивал от нетерпения Боря и приговаривал: «Скажи, что они полуслепые и мокнут, что они маленькие, голодные, что им холодно».

— Обязательно скажи. Что им холодно! И скажи, чтоб быстрей, а то упадут! Упадут! — паниковал Боря.

И вы знаете, что значит настоящие мужчины?! Нет, не измельчал еще мужчина и не перевелся, нет! Не все, конечно, поймут масштабы моего восхищения, не все. Но через десять минут после маминого звонка во двор папиной школы стремительно въехала с оглушительной сиреной грандиозная яркая машина.

А дождь все усиливался. Боря наш бесстрашный бежал без зонтика, показывая дорогу, бежал перед этим огромным красным танком, оснащенным кучей всяких автоматических приспособлений: лестниц, ковшей, молотов, крюков, ломов, кранов. Машина остановилась под окном спортзала, загудела, из ее хорошо начиненного всякими штуками красного бока вылезла лестница. На лестнице стоял… Ох! Широкоплечий раскрасавец Алеша Попович. Нет, Добрыня Никитич! Нет, тот, третий… Ну, короче, кто-то из них. Словом, силач в комбинезоне МЧС, в роскошном комбинезоне, как у американских астронавтов, наш сосед, былинный богатырь Сашка Блейбер. Эх, такими богатырями должна гордиться и полниться земля наша украинская!!! Сашка доехал на лестнице до папиного окна, в обе руки взял по тючку — а ливень уже хлынул такой стеной, что мы совсем ничего не видели, — и лестница поползла еще выше. И Сашка, закрепленный специальным поясом, доехал до ниши, аккуратно усадил совят поглубже, заодно подпихнул вглубь и всех остальных, чтобы не свалились, и благополучно спустился вниз.