Дом черного дрозда - Элис Хоффман Страница 21

Лайон Вест-младший был влюблен. Он все думал о том, как это могло приключиться с ним в абсолютно неподходящий период его жизни, удивленно размышляя — а может, все в этом мире так и бывает? Скажем, человек думал, что он направляется на север, а там вдруг лед возьми да растай. Или он был уверен, что полуденное солнце стоит в зените, и вдруг осознавал, что видимое им — это траектории звезд на небе.

Лайон уже был помолвлен с вполне милой девушкой из Бостона, когда его послали в Нью-Джерси для прохождения начальной военной подготовки. Он все еще был помолвлен с ней, когда его отправили по морю во Францию, а потом в Германию, для освобождения. Лайон был математик, так же как и его отец, но он изучал в Гарварде немецкий язык и говорил на нем достаточно свободно для того, чтобы его сочли полезным.

Он был уравновешенным и толковым, а кроме того, был исключительно постоянен. И все же время шло, и милая девушка, с которой он был помолвлен, все больше отдалялась. Она стала просто Кэрол из Уэллсли, а ее легкий нрав и невинность все более превращались в загадку. Каждый божий день Лайон видел вокруг кровь и горе, голод и ужас, и образ Кэрол становился все бледнее в памяти, пока не превратился в крошечное и смутное воспоминание, светлячок желания.

Казалось, им было так хорошо вместе, и будущее для них было совершенно предсказуемым. А потом в один прекрасный день он не смог вспомнить, как ее зовут.

Лайон был среди тех, кто апрельским днем вошел в лагерь к северу от Мюнхена. С ними была провожатая — женщина, говорящая не только по-немецки и по-английски, но и на французском, итальянском и польском языках и даже на идише. И следовательно, ей можно было сказать «Покажите нам умирающих, детей и погибших!» всеми этими многообразными способами.

— Ох, бедняги, — сказал Лайон о людях в лагере.

Сама мысль о возможности существования такого ужаса уничтожила все, что он знал до этого. О чем он думал всю свою жизнь? О чем мечтал? Колонки цифр, в которых всегда был смысл, — вот что неизменно вызывало у него восхищение. Его влекло к порядку в мире, в котором порядка не существовало, и теперь он чувствовал опустошенность.

Когда подул ветер, он каким-то странным образом подул прямо сквозь него, и ему показалось, что теперь он только половинка человека.

— Я одна из них.

Переводчица была неказистой женщиной, старше Лайона на несколько лет, с резко очерченными скулами и широким ртом.

— Я еврейка. Вы что-то хотели бы сказать по этому поводу?

— Но сейчас ведь все по-другому. Вы же наш гид, а не заключенная.

Переводчица пристально посмотрела на него. Глаза у нее были серые, в них невозможно было ничего прочесть.

— Кем работает ваш отец? — спросила она.

К собственному удивлению, Лайон признался в том, что обычно предпочитал держать при себе. Родители погибли в автомобильной катастрофе, когда он был совсем маленьким.

— Тем лучше.

Переводчица казалась довольной.

— Теперь вам некого терять. Должны быть благодарны. Может, у вас жена есть?

Лайон сказал, что нет. Теперь он рассмеялся при одной мысли о том, что когда-нибудь мог жениться на Кэрол. Голова у переводчицы была повязана обрывком шарфа грубой шерсти с обтрепанными краями. Когда она свирепо смотрела на Лайона, он чувствовал ее внутреннее напряжение.

— Вы думаете, любовь — это смешно?

Переводчица подошла к нему ближе, так близко, что он почувствовал жар, исходящий от ее тела, и этот жар поразил его как электрический разряд.

— Я могу открыть любой замок без ключа, — сказала она ему. — И если надо, я могу убить человека шарфом.

Лайон, что бы он ни делал, всегда был самым лучшим и самым толковым. Это к нему вечно обращались за помощью, это у него спрашивали совета, это он всегда был всеобщим любимцем. Он знал ответы на все вопросы, по крайней мере до этого дня. Теперь он не был уверен в том, кто он такой. Был ли он человеком, который мог стоять на земле, потемневшей от крови, и при этом не повернуться и не убежать? Был ли он человеком, влюбившимся с первого взгляда?

Он навел справки и узнал, что переводчицу зовут Дори Ледерер. Позже на неделе, когда они беседовали с детьми, пытаясь изо всех сил понять, что же делать с ними, с теми, у кого война отняла семьи и у кого совсем не осталось никого из близких, она вновь была у них переводчицей. Когда с детьми в основном разобрались, к концу недели неожиданно потеплело. Возможно, природа пошутила, подарив красоту и тепло этому проклятому месту. Теперь, когда не было ветра, Дори сняла шарф, и Лайон Вест увидел, что голова у нее обрита.

— У вас были вши? — спросил Лайон.

— Здесь у всех вши. Вообще-то и у вас сейчас уже есть вши. Невозможно войти сюда через эти ворота и остаться чистым.

— Не знал, что вы были здесь заключенной.

— Я выбралась. Я врала всем и каждому, но врать можно только до какого-то предела. Потом, если хочешь остаться в живых, нужно переключаться на следующую ложь. Вот только что ты заключенная, а потом солдатская шлюха, а после переводчик. Дальше я могу стать кем угодно. Я знаю несколько фокусов. Хотите посмотреть?

Она попросила у Лайона денег и торжественно пообещала, что они исчезнут. Лайон был уже влюблен по уши. Его чувство к ней было болезненным, оно было хрупким и сильным и всепоглощающим. Он не мог поверить, что в месте, столь исполненном смерти, он нашел такого живого человека.

— Закройте глаза, — сказала Дори.

Когда он открыл глаза, она исчезла.

Но от Лайона было не так легко избавиться. Он ее отыскал. Что-то ему было от нее нужно. Он хотел ее в постели, но он хотел и большего: знать все ее секреты, все фокусы, все обманы, все горести. Когда он появился у ее дверей, она ничего не сказала, и он не мог догадаться, была ли она рада или нет. Ясно было, что она не удивилась. Она затащила его в свою комнату и позволила ему смотреть, как она раздевается. У нее было два длинных шрама, и все-таки, подумал Лайон, он никогда не видел никого такого красивого.