Дом, в котором меня любили - Татьяна де Ронэ Страница 21

Потом напряжение сгустилось, на пороге возникла какая-то фигура. Это была самая прелестная женщина, которую мне случалось видеть.

Казалось, она вплыла в лавку, словно передвигалась на облаке. О мой дорогой, как вам ее описать? Даже Блез встал на одно колено в знак приветствия. Она была изысканная и хрупкая, словно фарфоровая куколка, одета по последней моде: розовато-сиреневый кринолин (в том году императрица носила только этот цвет) с белыми кружевными манжетами и воротничком. Ее шапочка напоминала прелестную безделушку. С ней была служанка, которая осталась на улице в этот светлый весенний день.

Я не могла отвести глаз от волшебной незнакомки. У нее было безупречно овальное лицо, прекрасные черные глаза, молочно-белая кожа, перламутровые зубки и черные волосы, уложенные в косу и закрепленные на затылке. Я не знала, кто она, но тотчас поняла, какое важное значение имеет эта встреча для Александрины. Дама протянула ей свои маленькие белые ручки, и Александрина, сжав их, в восторге воскликнула:

— О, мадам, я думала, что вы уже никогда не придете!

Незнакомая красавица откинула голову назад и весело рассмеялась:

— Ну что вы, мадемуазель, я ведь вас предупредила, что приду в десять часов, и вот я здесь и опоздала всего на несколько минут! Нам столько нужно сделать, да? Я уверена, что вы приготовили замечательные предложения!

Мы с Блезом в полном оцепенении и открыв рот наблюдали эту сцену.

— Да, у меня и вправду замечательные предложения, мадам. Подождите, я сейчас покажу. Но сначала позвольте вам представить хозяйку этого дома мадам Базеле.

Дама повернулась ко мне с любезной улыбкой. Я встала, чтобы поздороваться с ней.

— Ее зовут Роза, — продолжала Александрина. — Вам не кажется, что это прелестное имя?

— Действительно прелестное!

— Мадам Роза, вот самая замечательная из моих клиенток, баронесса де Вресс.

Маленькая белая ручка пожала мою. Потом, по знаку Александрины, Блез проворно принес из задней комнаты стопку листочков и эскизов, которые он старательно разложил на большом столе. Я с нетерпением ждала продолжения.

Баронесса подробно описала бальное платье. Речь шла о важном событии, мой дорогой. Баронессе предстоял бал, который давала сама императрица. На балу должна была присутствовать принцесса Матильда, [3]а также префект с супругой и другие выдающиеся особы.

Александрина вела себя так, словно все это было обычным делом, а я очень волновалась. Туалет был заказан у Ворта, знаменитого портного с улицы де ля Пэ, который одевал модных дам. Платье ярко-розового цвета, объяснила баронесса, обнаженные плечи, маленькая пелеринка с оборками, а кринолин отделан пятью сплошными воланами и фризом с мелкими помпонами. Александрина показала эскизы. Она предложила тонкий венок из бутонов роз, перламутра и хрусталиков для прически и для корсажа баронессы.

Какими замечательными были эти рисунки! Меня поразил талант Александрины. Нет ничего удивительного, что дамы толпились в ее лавке. Вы, наверное, удивляетесь, что я, такая нетерпимая по отношению к императрице и ее фривольностям, вдруг так восхищаюсь баронессой де Вресс. Буду с вами откровенной, мой любимый, она была просто очаровательна. В ее характере не было ни фальши, ни тщеславия. Она не раз спрашивала мое мнение, как будто оно имело для нее значение или я была важной особой. Не знаю, сколько лет было этому пленительному созданию — думаю, лет двадцать, — но я поняла, что она получила безукоризненное образование, говорит на нескольких языках и много путешествует. Императрица тоже? Несомненно. Ах, я уверена, вы полюбили бы прелестную баронессу.

В конце дня я узнала немного больше о баронессе де Вресс, урожденной Луизе де Вильбаг, которая в восемнадцать лет вышла замуж за Феликса де Вресса. Я также узнала, что у нее две дочки, Беренис и Аполлина, что она любит цветы, которые ежедневно меняются в ее доме на улице Таран. И заказывает она их только у Александрины, потому что мадемуазель Валькер «по-настоящему понимает цветы», — очень серьезно сказала баронесса, глядя на меня своими огромными глазами.

Сейчас, мой дорогой, я должна отложить письмо. Я так долго писала, что у меня разболелась рука. Храп Жильбера создает ощущение безопасности. Теперь я свернусь клубочком под одеялами и посплю, сколько получится.

* * *

Мне снятся странные сны. Последний был просто удивительным. Я лежала на спине в каком-то поле и смотрела в небо. Был очень жаркий день, и плотная ткань зимнего платья раздражала кожу. Земля подо мной была необыкновенно мягкой, и когда я повернула голову, то поняла, что лежу на высокой постели из лепестков роз. Чуть смятые и увядшие, они издавали чудесный аромат. Я слышала, как какая-то девушка напевает песню. Похоже, это была Александрина, но точно я не знала. Я хотела подняться, но поняла, что не могу этого сделать. Мои руки и ноги были связаны тонкими шелковыми лентами. Говорить я тоже не могла, мой рот был заткнут хлопчатобумажным шарфом. Я попыталась вырваться, но мои движения были медленными и неуклюжими, как если бы я была одурманена. И, обессилев, я осталась лежать. Мне не было страшно. Больше всего мешали жара и солнце, которое обжигало мое бледное лицо. Если я пролежу так долго, то у меня выступят веснушки. Пение стало громче, и я различила приглушенные шаги и шелест розовых лепестков. Надо мной склонилось какое-то лицо, но я не могла понять, кто это, потому что глаза слепило солнце. Потом я разобрала, что это тот ребенок, которого я не раз видела в книжной лавке, девочка с круглым личиком дурочки, тихое трогательное создание. Я не могла вспомнить ее имени, но каким-то непонятным образом она, кажется, была связана с месье Замаретти. Когда я приходила за книгами, она часто бывала там, сидела на полу и играла с воздушным шаром. Иногда я показывала ей картинки из повестей графини де Сегюр. Она смеялась, или, вернее, громко завывала, но я к этому уже привыкла. И вот она была в моем сне и играла с ромашками на моем лбу, заходясь от хохота. Меня охватило волнение, а обжигающее солнце иссушало. Я в гневе глухо закричала, и девочка испугалась. Несмотря на мои просьбы, она отодвинулась, а потом удалилась неловкой, почти звериной побежкой. И исчезла. Я продолжала кричать, но из-за шарфа никто не мог меня услышать. А я даже не знала ее имени. Я ощутила беспомощность и разрыдалась. Когда я пробудилась от этого сна, по моим щекам все еще текли слезы.

* * *

Улица Хильдеберта,

18 мая 1865 года

Моя дорогая мадам Роза!

Это мое первое письмо к вам, но у меня есть предчувствие, что не последнее. Жермена спустилась сказать, что вы не придете сегодня в лавку из-за сильной простуды. Я искренне огорчена, и мне будет очень вас не хватать! Поправляйтесь поскорее.