Знакомство категории X - Дидье ван Ковелер Страница 21

— Что вам еще рассказать? — говорю я добродушно с видом метрдотеля, готового принять заказ.

Она закрывает папку и, не сводя с меня глаз, надевает сережку на большой палец правой руки.

— Я вас слушаю.

— А, да. Ну… Изначально я играл правого полузащитника, но начиная с сезона 1997–1998 годов в юниорской команде «Аякса» меня поставили на позицию нападающего, и я забил 38 голов за…

— Сейчас нас интересуют условия вашего пребывания на французской земле. Вы хотите сделать какие-нибудь заявления по поводу вашего нынешнего клуба?

— Нет. Все в порядке.

— За девять месяцев с небольшим вы сыграли только в одном матче, так? Почему?

— Это у тренеров надо спросить.

— Последнего я в понедельник утром распорядилась поместить в камеру предварительного заключения за нарушение налогового законодательства и злоупотребление имуществом товарищества. Он акционер той же оффшорной компании, что и вы, которая, кстати, под прикрытием подставной фирмы финансировала предвыборную кампанию брата президента вашего клуба в 1997 году. Вы знали об этом?

Я отвечаю, что никогда не встречался ни с президентом, ни с тремя последними тренерами.

— Вы знаете, в чем причина вашего отстранения?

Я отвожу глаза, смотрю в окно. Мимо проезжает грузовик, и в оконных рамах дребезжат грязные стекла. Не помешала бы замазка.

— Вы получили травму?

— Да.

— Какую?

Я не стану ей отвечать, что получил удар «прямо в сердце», я умею сдерживаться.

— Что произошло, месье Диркенс?

Я пожимаю плечами. Взяла бы да почитала «Экип».

— Вы испытываете душевную боль, чувство несправедливости, когда вспоминаете о своих былых заслугах и о том, что во Франции вы оказались совершенно невостребованным. Не так ли?

Вот как, она решила поиграть в психолога. В каком-то смысле так даже лучше. Я киваю головой, смущенно поджимая губы, чтобы она почувствовала удовлетворение оттого, что попала в точку.

— На кого именно вы обижены?

— Ни на кого, господин следователь.

— Госпожа, если вас не затруднит.

Я так рад, что можно поменять тему разговора, отвечаю «Конечно, не затруднит»; просто мне кажется, что так не совсем по-французски, но это ее язык, и ей лучше знать. В яблочко: она принимается читать мне лекцию о феминизации словаря, что является исторической победой женщин над ретроградной позицией французских академиков, которые попытались оправдать превосходство мужского рода, приравнивая его к среднему при обозначении должности. Но я иду еще дальше, заявляя, что они совсем обнаглели. Она собиралась что-то добавить, но я, пожалуй, немного переборщил, она понимает, что я заговариваю ей зубы, и, выдохнув, кладет руки ладонями вниз на стол.

— Вы знаете, что лежит в основе моего расследования, месье Диркенс? Факты чрезвычайной важности, которые обязывают служителей закона выполнять свой долг — защищать игроков, таких, как вы, от порочной, а подчас и преступной практики, принятой в европейском футболе. А значит, я ваш союзник. Я осознаю значимость влияния, как экономического, так и политического, со стороны лоббистов, которые вас используют. Знаю, что ваши работодатели из кожи вон лезут, чтобы меня отстранили от ведения этого дела, но министр юстиции всецело поддерживает меня, поэтому мне совершенно безразлично, что финансовые воротилы, против которых я веду судебное разбирательство, прикрываясь «любовью к спорту», пытаются превратить меня в козла отпущения в глазах общества!

— Может, в козу?

— Простите?

— «В козу» — разве не так говорят?

Она делает паузу, отодвигается в кресле, делает знак секретарю, вероятно, чтобы тот стер мою последнюю реплику. Думаю, теперь вряд ли удастся вернуть допрос в область грамматики.

— Месье Диркенс, вы понимаете, что с точки зрения закона вы нелегал? Вы въехали во Францию по туристической визе, полученной вашим клубом, которая была действительна в течение трех месяцев, и у вас она не продлена. Внушительный размер зарплаты не спасет вас от немедленной депортации. Я ясно выражаюсь? Следовательно, в ваших же интересах сотрудничать со мной.

Я отвечаю ей «Ладно, нет проблем» и поднимаю руки в знак примирения. Она спрашивает, что я думаю о тренере Джо Аките, которого по ее приказу восемь месяцев назад арестовали до выяснения обстоятельств дела. Я отвечаю, что с туринским «Ювентусом» он добился большого успеха. Она говорит: «Да-да, итальянское правосудие даже потребовало его экстрадиции». Я уточняю, что он появился в клубе через несколько дней после моего прибытия и проработал всего две недели. Она спрашивает, склонял ли он меня к применению допинга. Я кусаю губы, чтобы не засмеяться.

— Говорите прямо, не бойтесь, месье Диркенс.

Я качаю головой. Все, что я могу сказать против него: он страшно кричал, читая наши ответы на вопрос, чем мы питаемся, в анкетах, которые попросил заполнить с целью узнать нас получше. «Пицца! Вы едите ПИЦЦУ?» Он начал тренировочный процесс с того, что исключил всю жирную пищу, протеины и глютен, которые, по его мнению, очень мешали проповедуемой им методе, заменив их железом, антиоксидантами для борьбы со свободными радикалами, минеральными солями, биологически активными добавками, рыбой, приготовленной на пару, и красной капустой.

В результате при обработке перекрестных ударов мы пускали газы и меньше выкладывались на тренировках, а он орал на нас еще сильнее. Меня его диета вообще доконала, я перестал читать игру, у меня с утра до вечера урчало в животе. Наверное, это недостаточное основание, чтобы сажать его в тюрьму, но и сказать, что я сожалею об этом, тоже не могу.

Она слушает меня с еле сдерживаемым раздражением, растягивая рот в улыбке и постукивая кончиком карандаша по лампе.

— Напоминаю вам, что расследование по данному делу было инициировано по заявлению бывшего крайнего защитника Хулио Круса, который обвинил его в том, что из-за запрещенных препаратов он практически ослеп, а ваш сарказм лишь отягощает отказ давать свидетельские показания.

— Я не отказываюсь: говорю вам, нас заставляли есть всякую мерзость, якобы ради нашего же блага. А я верил и не ходил сдавать анализы…

— Другие тренеры также поощряли пассивный прием допинга?

— Не знаю, я больше не посещал тренировок.

Она выкладывает на стол еще один листок и повышает голос:

— В 1998 году, господин Диркенс, в стране ваших предков, неподалеку от Брюсселя было обнаружено 35 африканских игроков-нелегалов, все несовершеннолетние. Их загнали в заброшенное складское помещение, где они жили на голой земле в ожидании вербовщиков. Вам есть что ответить на это?

Я отвечаю, что это ужасно, но тут явно какая-то ошибка: моя семья приехала в ЮАР из Амстердама, а не из Бельгии. Хотя, если честно, я ничего не могу сказать о Голландии, кроме того, что там производят сыры, ну это так, между прочим. А потом добавляю, чтобы разрядить обстановку: