Тот, кто стоит за плечом - Олег Рой Страница 21

Сначала этот призрак был почти незаметен, возникал легким промельком. Например, сидит хозяйка согнувшись над тетрадками, потом почувствует, что тело затекло, потянется сладко – вот тут-то он и мелькнет в воздухе. Или ночью, когда в стеклянных глазах игрушек отражается только кромешная тьма, он проскользит-проплывет по комнате, плавно перетекая из одного сна в другой.

Но в последние недели призрак поселился здесь всерьез и расположился по-хозяйски. Даже если Лиля была сосредоточенно чем-то занята, он хоть и становился совсем почти невидимым, но окончательно не исчезал. А уж когда она отдыхала, или бездельничала, или просто мечтала – что означает, в общем-то, одно и то же, – призрак появлялся так отчетливо, что казался куклам гораздо более реальным, чем их хозяйка или даже они сами. А недавно, после дня рождения, призрак совсем обнаглел. Глубокой ночью, случалось, он проскальзывал под одеяло – и тогда куклам смотреть становилось и стыдно, и завидно, – и жаль было, что они не могут ни захлопнуть свои стеклянные глазки, ни закрыть их ладошками.

Вот и сейчас призрак совсем по-свойски расположился на диване в ногах у Лили, почесал себе нос, кинул взгляд на кукол и подмигнул им. Куклы, насколько это было в их силах, состроили на лицах гордое и презрительное выражение. Тут как раз Лиля подняла глаза от книги. Скользнула взглядом по полке, по ряду без толку пылящихся игрушек – они показались ей какими-то необычными. Нахохлившимися, что ли. Глянула на них пристальнее – нет, какие были, такие и есть. Сидят, пыль собирают.

«Вот если бы вошел Санек – то-то бы они удивились!» – подумала Лиля. Она ясно представила себе, как Сашка в своей темно-синей ветровке с красным воротником и манжетами входит в комнату и садится на диван у нее в ногах. Сердце радостно забилось. Боже мой, как же хорошо, что у нее есть он.

– Я – его, – произнесла Лиля и удивилась, что эти два слова, такие для нее важные, будучи сказанными вслух, теряли, оказывается, всякий смысл.

– Я – его девушка, – попробовала она. Не понравилось.

– Я – его герлфренд, – еще хуже.

– Я – его подружка, – совсем никуда не годится. Были и другие слова, но они совсем-совсем никак не произносились, даже без голоса, даже в одиночестве.

Да, теперь ее жизнь зависит от этого плечистого малоразговорчивого мальчишки. Он позовет – она должна вместе с ним идти гулять. Он скажет «четырнадцать» (или вообще что-нибудь еще) – и она должна его поцеловать. Он позвонит – и она должна говорить с ним столько, сколько он пожелает.

«Кстати, почему он не звонит? – спросила себя Лиля. – Не позвонить ли мне ему самой? Пусть знает, что не только я – его, но и он – мой». И совсем было уже потянулась за мобильником, но одернула себя: «Нет, не стану звонить. А то слишком много воображать будет, если я первая позвоню».

Лиля вздохнула и раскрыла сумку, чтобы взяться за домашнее задание. Как говорится, раньше сядешь – раньше выйдешь.

* * *

Сашке казалось, что он живет между двух огней. С одной стороны была Лиля, к которой его неудержимо тянуло, с другой – эта смешная новенькая, Вера Баринова. Он и сам не понимал, почему в присутствии последней чувствовал нечто непонятное – то ли смутную вину, то ли странный интерес. После того, как Лиля публично унизила Веру, а он сам припечатал неосторожным словом, Баринова избегала и Варламову, и Сазонова, но между ними словно протянули невидимый провод, по которому пустили электрический ток.

И Сашка понял, что продолжаться дальше так не может. На одной из перемен он перехватил Баринову в коридоре. Та, подняв на него взгляд, мучительно покраснела. Санек и сам чувствовал неловкость и негодовал на себя за это. Не по-мужски.

– Ты на Варламову не обижайся, – сказал он Вере, стараясь говорить спокойно, даже развязано. – Она на самом деле нормальная девчонка.

Вера опустила взгляд, теребя подол кофточки (и откуда она такую взяла? Девчонки обычно такое не носят – слишком скромно и как-то по-бабски, не молодежно).

– Я знаю… – пробормотала Баринова и жалобно посмотрела на него.

Санек почувствовал себя Евгением Онегиным, отвечающим отповедью на письмо Татьяны, а оттого совсем растерялся. Они с Бариновой так и застыли посреди коридора, глядя друг на друга.

– Вау! Какая сцена! Ромео и Джульетта, в натуре!

Голос Темки Белопольского вернул Сашку в реальный мир, а Вера, покраснев еще больше, хотя, казалось, это было невозможно, едва ли не бегом бросилась прочь по коридору.

– Придумаешь, Темыч! – хохотнул Сашка. – Она же толстая!

Он не слишком увлекался религией, однако в этот момент почему-то вспомнил про Петра, трижды отрекшегося от Иисуса. «Ку-ку-ре-ку!» – дважды пропел ему в ухо наглый петушиный голос. Санька покраснел, засопел и уставился в пол, стараясь не встречаться взглядом с другом.

– А некоторые пампушек любят! – не отставал Темыч.

– Вот и пусть любят. А у меня другие интересы, – заявил Сашка и покосился в сторону класса, где мелькала Лилька Варламова, делая вид, что ее ничуть не интересует происходящее за дверью.

В общем, благодаря этому разговору ситуация с новенькой не только не разрешилась, но еще больше запуталась, и тогда Санька принял стратегическое решение: просто не обращать на Кадушку внимания. Вера, кажется, поняла это решение и смирилась с ним, по крайней мере, Сазонову не досаждала, ресничками не хлопала, не смотрела укоряющим взглядом раненой лани – и то хорошо. Просто девочка-невидимка, тише воды, ниже травы. Постепенно Сашке удалось почти позабыть о ее существовании, да и не до нее было.

Каждую неделю теперь, по понедельникам, средам и пятницам, Санек провожал Лилю в музыкальную школу (после занятий домой ее подвозил папа на машине). Сане было доверено нести виолончель – на удивление легкую, в громоздком сером блестящем футляре с металлической окантовкой. Пятнадцать минут они шли пешком до площади, потом ехали на автобусе три остановки через путепровод, в район Машиностроительных улиц, и там еще минут десять до музыкальной школы имени Шнитке.

Хотя всего за два-три часа до этого провожания они сидели в классе совсем рядом, но вечернее настроение и тон беседы сильно отличались от дневных. Тут оба были, кажется, старше и всегда почему-то печальнее. Будто возникшее между ними чувство (назовем его любовью) тревожило их и даже пугало.

Часто они подолгу молчали, только порою обмениваясь взглядами, улыбаясь в ответ на улыбку.

Ни на темных улицах, ни в залитом серым светом салоне автобуса они ни разу не поцеловались, словно строгий виолончельный футляр мешал им обнять друг друга. Попрощавшись с Лилей на ступеньках музыкальной школы, Санек возвращался не спеша, вразвалочку. Выйдя из автобуса на конечной остановке, он, как правило, сворачивал на условный пятачок в углу площади – на тусу, как говорили ее завсегдатаи.

В седьмом часу вечера, когда он появлялся на тусе, там уже толкались человек пять-десять. Как правило, это были ребята лет от пятнадцати до двадцати, учившиеся в школах, колледжах или уже нигде не учившиеся и не работающие. Вилась возле них и мелюзга, но этих здесь за своих не принимали. Санек был младше большинства завсегдатаев, но ростом выше чуть ли не всех.