Девушка с голубой звездой - Пэм Дженофф Страница 21

После того дня ученики-евреи не вернулись в школу. Когда я рассказала Крысу о произошедшем, он гневно сжал кулаки, но, похоже, не удивился.

– Они отнимают у евреев права и привилегии, – сказал он мне. – Если мы не остановим их, кто знает, что будет дальше?

Однако для меня речь шла не о политике, а о потерянном друге. Неожиданно, но уход Мириам из школы оставил во мне огромную пустоту. С тех пор я много раз думала о ней, интересно, что же с ней стало? Иногда я несколько раз прокручивала в голове события того дня. Что было бы, если бы я встала на ее защиту, попыталась помочь ей? Ничего бы не изменилось. У меня появились бы неприятности, и они все равно исключили бы еврейских студентов. Но Мириам бы знала, что кто-то на ее стороне. Но я ничего не сделала.

Девушка в канализации была еврейкой, как и Мириам, догадалась я. Скорее всего, она прячется от немцев. Я размышляла, должна ли я была что-то сделать, как-то помочь, если все обстоит именно так?

Признаться, я была не из храбрых. Но я бы никогда не стала помогать немцам – в этом я точно была уверена. Мне не хватило смелости помешать им изгнать Мириам, и я опасалась сейчас помогать этой странной девушке. Не высовывайся, вот урок, который я извлекла из войны. Тата сражался за свою страну, и поэтому его убили. Если не стоять ни на чьем пути, возможно, появится шанс выйти с другой стороны.

Тем не менее, когда я подошла к дому Анны-Люсии (я давно перестала его считать своим домом), я все еще думала о девушке под решеткой. Когда я вернулась домой, мачехи не было дома, поэтому я отдала вишни Ханне.

– Тут только половина, – протянула она, но не из чувства неблагодарности, а опасаясь страшного гнева хозяйки.

– Я поищу еще, – пообещала я. Правда, когда я достану еще вишни, будет уже слишком поздно для сегодняшнего десерта.

Ханна поблагодарила меня, в отличие от моей мачехи, и принялась за пирог. Я размышляла, как провести остаток дня. Была суббота, и я могла бы пройтись по магазинам или даже посмотреть фильм в единственном кинотеатре, куда все еще пускали поляков. Однако я не хотела столкнуться ни с кем из моих старых друзей, или еще хуже, с Крысом. Поэтому я поднялась по лестнице на крошечную мансарду нашего дома, где раньше жил Мачей. Это было узкое пространство с покатой крышей, и нужно было наклониться, чтобы не удариться головой. Это была самая тихая часть дома, удаленная от комнаты Анны-Люсии, с видом на шпили собора Старого города, видневшиеся через обветшалые крыши нашей улицы. После того, как брат оставил нас, я переселилась в его комнату и проводила много времени за рисованием. Я любила рисовать масляными красками, и мой учитель, пан Лысинский не раз говорил, что я могла бы учиться в Академии Изящных Искусств. Сейчас все это казалось давно забытым сном.

Сегодня я была слишком рассеяна для рисования. Я посмотрела через реку в сторону Дебников, снова вспоминая девушку из канализации. Я гадала, как долго она там находится и одна ли она там. Позже, когда наступила ночь, а звуки застолья Анны-Люсии не смолкали, я свернулась калачиком на старой кушетке, занимавшей большую часть места на чердаке, и завернулась в старое лоскутное одеяло моего брата. Долгая прогулка через реку и обратно утомила меня, веки смыкались. Задремав, я представила себе девушку. Как она спала в канализации? Было ли ей холодно? Наш дом, который я принимала как должное, внезапно показался мне дворцом. Я ела досыта и спала в теплой постели. Теперь эти бытовые удобства казались сокровищами. Тогда, в том месте, я поняла, что, несмотря на нерешительность и собственные страхи быть втянутой в чужие дела, я снова приду проведать эту девушку.

Или, по крайней мере, попытаюсь, решила я следующим утром, после пробуждения, с трудом поднимаясь с кушетки, где проспала всю ночь. Я бы отправилась опять к решетке канализации, но не было никакой уверенности, что она окажется там. Я оделась и спустилась к завтраку, планируя свое тайное возвращение к месту, где видела девушку. Для Анны-Люсии я заготовила с десяток оправданий на случай, если она спросит, куда я собралась. Но ее застолье продолжилось до глубокой ночи, и она даже не спустилась к завтраку.

Я надела пальто и шляпу и собралась выходить, но снова остановилась. Я должна что-то ей принести. Наверное, еды, решила я, вспоминая ее бледное и худое лицо. Я зашла на кухню. Вспомнив аромат восхитительного вишневого пирога Ханны, я надеялась найти кусочек, оставшийся от вчерашнего ужина. Однако Ханна по указанию мачехи держала кухню в безупречном порядке и нигде не лежало ни кусочка еды. Я полезла в хлебницу и развернула плотно обернутую буханку, оторвала кусок побольше, какой смогла, и сунула его в карман. Затем вышла из дома.

Снаружи небо затянуло серыми и тяжелыми тучами, апрельский воздух по-зимнему холодный, совсем не весенний. В этот раз я поехала на трамвае, потому что сегодня у меня не было причины отлучаться надолго, как вчера, когда я искала вишню, а я не хотела, чтобы Анна-Люсия, обнаружив мое отсутствие, стала задавать вопросы.

Когда трамвай с лязгом проезжал по мосту через Вислу, я посмотрела на незнакомый промышленный район на дальнем берегу. Мои сомнения усилились: зачем вообще возвращаться и встречаться с девушкой? Я не знала ее, и это означало рискнуть всем. Если меня поймают, то арестуют или хуже того. И все же по какой-то неведомой причине я не могла повернуть назад. Еще не было десяти, а я уже пришла на Дебницкий рынок. Немногочисленные местные жители все еще осмеливались идти в костел. Я пришла на час раньше, чем накануне, после встречи с Крысом. Придется подождать еще немного, ругала я себя. Окажись я у решетки в то же самое время, было бы больше шансов увидеть девушку снова. Я шла по рыночной площади, лениво осматриваясь, чтобы убить время. Но было воскресенье, и большинство лавок оказалось закрыто. Я не могла не появляться дома слишком долго, поэтому через пятнадцать минут завернула за угол и подошла к решетке.

Я посмотрела вниз, но ничего не увидела, кроме темноты. Я неуверенно ждала, надеясь, что девушка скоро появится. Несколько прихожан, заметив меня, с любопытством заглянули в переулок. Я стала нервничать. Я не осмеливалась слишком долго стоять перед решеткой, кто-то мог обратить внимание на мое странное поведение и подойти с вопросами или сообщить полицейским, которые, казалось, стояли на каждом углу.

Прошло несколько минут, зазвонили церковные колокола, возвещая о начале воскресной мессы. Под решеткой все еще было пусто. Расстроенная, я собиралась уходить. Но спустя мгновение в темноте решетки появился яркий круг. Девушка пришла. Я воодушевилась. Образ, который рисовало сознание со вчерашнего дня, внезапно воплотился в реальность.

Девушка несколько секунд смотрела на меня, две темных глаза моргали, как у испуганного животного, попавшего в ловушку света. Теперь я могла разглядеть ее поближе. Маленькие веснушки на носу, передний зуб немного сколот. Кожа была настолько бледной, почти прозрачной, что проглядывали вены, формируя под кожей причудливую карту. Она походила на фарфоровую куклу, готовую разбиться в любое мгновение.

– Что ты там делаешь внизу? – спросила я. Девушка открыла рот, будто для ответа. Затем, передумав, отвернулась. Я попыталась еще раз. – Тебе нужна помощь?