Джек, который построил дом - Елена Катишонок Страница 21

«Красный день календаря», – повторял про себя Миха, скромно принимая поздравления командира роты. Красный день календаря и другие праздники спасали его с тех пор неоднократно – настолько, что лопатой махал он уже не столь усердно: стало некогда. Находилось что рисовать и оформлять, и начальство гордилось плакатами и лозунгами, которые теперь украшали часть. Это сделало Михеева Алексея «отличником политической подготовки», но к концу службы формула обрела полноту – не потому что рядовой Михеев стал проявлять спортивное рвение, а просто инструктор отворачивался: да хрен с ним, стройбат не десант…

Не меньше пригодился второй его талант – сочинения на свободную тему: Миха безотказно надиктовывал письма, которых с нетерпением ждали оставшиеся дома девушки. По вечерам кто-то из ребят отводил его в сторону: «Слышь, я письмо получил от своей…» Миха поставил дело на поток: «рыба» переходила от одного к другому; время от времени он составлял следующую. Накладок и повторов не боялся – для этого существовала фраза: «Милая Анечка (Ира, Наташа…), жизнь у солдата однообразная, и дни похожи один на другой, как портянки…»

– Ну ты совсем оборзел, Михеич: портянки! Скажи еще – гондон, – «заказчик» был недоволен.

Миха не возражал. Чтобы не коробить нежные чувства девы словом портянка, предлагалось суровое и мужественное штык или эпическое – листок календаря; на то она и «рыба». Жалел об одном: ему самому никто не писал, а значит, отвечать было некому.

Про сочинения он расскажет только Яну, Старику не надо. Рисунки, только рисунки.

Дома никого не было. «Полотно “Не ждали”», – пробурчал он себе под нос, с облегчением скинул парадную форму и позвонил Яну. «Он еще с армии не пришел», – сообщила соседка.

Теперь – к Старику.

Дверь мастерской оказалась заперта. Папка с эскизами соскользнула и чуть не упала, Алеша едва успел ее подхватить. И то правда: не будет же Старик сидеть и ждать его. Вдруг он услышал, как за дверью что-то со звоном упало, послышалось хихиканье. Постучал еще раз и дернул ручку двери. Раздалось топанье, дверь приоткрылась. За ней стоял бородатый блондин в модных джинсах и наполовину расстегнутой рубашке.

– Где?.. – Миха не договорил, но мужчина его понял.

– Старик? Нету.

– В смысле?..

– В смысле вознесся, – блондин был ехидно-вежлив. – Взят на небо. В рай. К боженьке. Ну? Что еще?

Ничего. Миха стоял и не мог двинуться. Теперь мастерская выглядела такой, как она существует в представлении большинства и какой он сам ожидал ее увидеть, когда вошел сюда впервые: завешенный мольберт, разбросанные тюбики красок, эскизы. Ни следа строгого рабочего порядка Старика; часть комнаты была затянута полосатым занавесом, за которым явно кто-то был. Все это Миха запомнил сразу и навсегда, словно сфотографировал.

Нужно было уходить.

– А работы его… где?

– Это не ко мне, спросите в худфонде. – Человек заговорил почти сочувственно. – Там скажут.

– Когда? – выдавил Миха.

– Месяца… три? четыре? – неуверенно ответил тот. – Точно не помню.

* * *

– Он очень изменился, – жаловалась Ада брату, – стал такой неласковый.

Яков огрызался:

– Да отстань ты от парня! Работать будет, я уже говорил в институте; в университет вернется… За каким чертом ему твои ласки нужны?

– Но я мать!

– Ну и сиди дома со своим материнством!

– Я жизнь ему посвятила! Ради него я отказалась от личной жизни!

– Какая личная жизнь?.. Если ты сходила замуж, при чем тут личная жизнь?

– Замолчи! – не своим голосом заорала Ада.

«Эт-т, дура…» – бормотал Яков уже на ходу, натягивая пиджак. Хлопнула дверь.

Яшка никогда не понимал ее.

Оставалось кинуться на диван и разрыдаться – громко, отчаянно, безнадежно. «Если ты сходила замуж»… От гнева слезы высохли, словно сгорели. А ты, могла сказать она Яшке, если ты… котуешь круглый год, это называется личной жизнью? Ты под стол пешком ходил, я тебе сопли вытирала, когда у меня личная жизнь появилась.

«Личная жизнь» – это пусть в месткоме так называют. У нее появилась любовь. Любовь, которая Яшке и не снилась.

Она никому не рассказывала, как встретила Карима в библиотеке: стопка книг в руках, брови вразлет, глаза веселые, шальные… опасные глаза. Парень коротко взглянул на нее, потом куда-то в сторону. Ждет, поняла Ада, хотя ничего, как оказалось, не поняла: Карим думал, ее кто-то провожает. Ада окончила первый курс, ему оставалось учиться два года. Будущее было кристально ясным: он станет врачом, они поженятся… Юные, влюбленные, смешные, невинные, они могли бесконечно говорить, какая чудесная жизнь их ожидает.

Через два года Карим получил распределение в… Анадырь – туда, где кончается география. Страшно подумать: Аляска через дорогу! Он предложил простой и дерзкий план: пожениться сейчас – и поехать вместе. Но… как же бросить университет, осталось два года? Там доучишься, умолял он, зато мы будем вместе. «Зато» Ада представляла себе много раз, но разве в Анадыре, в этой дыре, есть университет? Я тебя дождусь, твердо заявила она, и приеду через два года. С дипломом.

Попрощались в последний вечер – его поезд уходил на рассвете. Карим обнял ее, прижав к груди. В щеку врезался какой-то твердый значок, и громкими горячими толчками билось сердце. Южная ночь милосердно и надежно скрывала всех, кто пришел в парк, и что там только не происходит во тьме, разбавленной редкими неяркими фонарями!..

Не с ними, нет; они застыли под старым тополем и боялись шевельнуться – себя боялись.

Юные, влюбленные, чистые…

Провожать не пошла – оба не хотели разбавлять боль расставания вокзальной сутолокой. Оставалось ждать. Успешная студентка, Ада строила планы, как досрочно сдаст экзамены, заранее приступит к дипломной… и ревела белугой от отчаяния, благо дома никого не было. В жар бросало, когда вспоминала гулкий стук его сердца, близкое тепло, и даже страшная, недопустимая мысль ворохнулась: надо было тогда, в парке… Промельк грешной мысли не смог вытеснить Анадырь, далекий и ненавистный, – против Анадыря даже это не помогло бы.

Пришла с работы мать. Если заметила вспухшие зареванные глаза, то ничего не сказала, да Ада и не интересовалась: молодость сосредоточена на себе. Ближе к вечеру постучался приятель, улыбчивый однокурсник Семочка – единственный парень в их группе, а потому как бы всеобщий кавалер и хранитель множества девчоночьих тайн. Семочка часто видел Аду с Каримом, да кто не видел? – это они никого не замечали. «Пошли в оперу?» – предложил Семочка. «Какая опера, у меня…» – с досадой воскликнула Ада, и Семочка пояснил: «“Князь Игорь”. Афиши видела?» – «Князь Игорь»?

Ярославна провожает Князя. Распределение – не война, но Анадырь хуже половцев. «Уехал?» – посочувствовал Семочка. Ада кивнула.