Мандариновый лес - Мария Метлицкая Страница 21

– Злая ты, – вздохнула Наташа. – Злая и завистливая. И еще – очень несчастная.

– А ты у нас счастливая? – рассмеялась Морозова.

– Я – да, – твердо ответила Наташа. – Но ты вряд ли поймешь. Тебе не дано.

А Лена сияла, счастье было смотреть на нее. После работы ее встречал муж, симпатичный молодой бородатый и темноглазый парень. Поглядывая в окно, ждал ее после смены. Лена показывала на часы и растопыривала пальцы – дескать, осталось десять минут или двадцать.

Муж кивал, исчезал и возвращался с мороженым, двумя Лениными любимыми эскимо в блестящей обертке.

Через год Лена Саяпина ушла в декрет и больше в парикмахерскую не вернулась – еще бы, она родила тройню! И такое бывает.

* * *

К первому сентября готовились основательно. Делая стрижку сыночку, Наташа в который раз удивлялась:

– Ну и волосы у тебя, Сашка! Боюсь сломать ножницы!

Надо было купить форму, белые рубашки, ботинки, одежду для физкультуры, портфель и много еще чего.

Из деревни приехали за две недели до начала занятий – Сашенька рвался в Москву. Ему не терпелось поскорее надеть форму и новые ботинки, набить тетрадками и учебниками портфель – почувствовать себя школьником, а значит, почти взрослым человеком.

В конце августа завалилась Людмила – странная, притихшая, ошалевшая и без бутылки. На вопрос, что случилось, почему-то смутилась. Закурила, но, как будто что-то вспомнив, сигарету быстро затушила.

Выпив два стакана компота, попросила чего-нибудь кисленького.

– Людка! – ахнула Наташа. – Неужели?

Смущенная Людка обреченно кивнула:

– Ну да. Так получилось.

– Счастье-то какое! – ворковала Наташа и все никак не могла успокоиться. – Людка, как здорово, а? Ой, подруга, как же я рада!

А Людку как будто выключили – смотрела в окно и молчала.

– Людка, ты что? – испугалась Наташа. – Ты… еще думаешь?

Людка вскипела.

– А ты б на моем месте не думала бы? Прям сразу так и решилась?

Наташа задохнулась от возмущения.

– Да ни минуты! Ты сама говорила – столько абортов, вряд ли когда-нибудь будут дети. А тут такое!

– Какое? – раздраженно спросила Людмила.

– Счастье такое, – тихо повторила Наташа, внезапно почувствовав опустошение. – Счастье, – тихо повторила она.

Людка устало усмехнулась.

– Ну не знаю, не знаю. Не решила еще. С одной стороны, вроде бы да. А с другой…

– С какой другой? – резко спросила Наташа. – Нет здесь другой.

– Это у тебя нет, – зло ответила Людка. – А у меня – навалом! Хлебная работа, жизнь моя вольная! И потом… Да ладно, достаточно, – оборвала она саму себя.

– А отец, – осторожно спросила Наташа, – имеется?

Людка расхохоталась.

– А ты думала, я от святого духа? – И тут же погрустнела: – Имеется, как не иметься. Только папаша этот… В общем, не при делах. Живет своей жизнью: жена, дети. Я на него не рассчитываю. Да и потом, ничего он мне не должен! Ни-че-го! Так, повстречались, потрахались. Все. Да и на черта он мне? Денег от него мне не нужно, а все остальное – дело добровольное, как понимаешь.

– Людка, – взмолилась Наташа. – Послушай, просто поверь! Нет большего счастья! Нет, понимаешь! Когда такое свое, родное такое и собственное. Нет, легко не будет, я тебя умоляю! Забот столько, что голова кругом. И болезни эти… Знаешь, когда Сашенька болеет, я умираю! Кончаюсь просто. И Богу молюсь. Молитв не знаю, а молюсь: «Помоги!» Да, сложно все это. И объяснить сложно. Просто, когда обнимешь его, прижмешь к себе, тогда все становится ясно!

– Доходчиво. Ладно, Репкина, хренов ты агитатор! «Обнимешь, прижмешь». Я тебя поняла. Поеду, Наташка. Да, и вот еще что! Ты долго будешь корпеть в своей вшивой конторе? Короче, подруга! У меня подружка появилась, хорошая баба. Так вот, она заведующая в центровой парикмахерской. Клиенты – сплошные сливки: артисты, балерины и дипломаты. И еще деляги – ну, ты поняла. Отсюда и чаевые. Я тебя мигом устрою. И мужичка себе нормального найдешь, богатенького – там их как говна за баней!

– Нет, Людка. Спасибо. Но я уж как-нибудь здесь, в своей, как ты говоришь, вшивой конторе. Мне там хорошо и удобно. Саша из школы придет, и уроки сделает, и покормлю его. И у меня на сердце спокойно. Да и Ленин, заведующий, старенький. Не могу его бросить, прости. И своя клиентура – тоже не шутки.

– Дура, – отозвалась Людка. – Как была дурой, так и осталась. Ладно, позвоню как-нибудь.

Наташа стояла у окна и видела, как, опустив голову, Людка медленно бредет по двору. Совсем другая Людка. Совсем. Растерянная, озабоченная, потерянная.

Ребенка Людка оставила. Ходила тяжело, лежала два раза на сохранении, а все равно родила раньше срока. Девочка оказалась с синдромом Дауна. На третий день там же, в роддоме, Людка написала отказную. Как говорила, абсолютно твердой рукой.

В Наташе боролись странные чувства – и бе-зумная, запредельная жалость к подруге и к несчастной малышке, и злость, даже ярость, гнев, разрывающий ее на части. Обида за девочку, обида за Людку. Господи, ну почему все так? Почему так получилось? Ведь если бы все сложилось нормально, ее бестолковая Людка наконец бы стала счастливой.

Жалко ее было, но видеть ее не могла. Навестила ее Наташа спустя месяц. Людка открыла нечесаная, растерзанная и – небывалое дело – в грязном халате, отекшая и разбухшая, вдрабадан пьяная. Вонь стояла невыносимая – первым делом Наташа раскрыла окна. Выкинула бутылки, окурки, объедки. Вымыла посуду, полы, ванную комнату. Собрала и спрятала повсюду валяющиеся деньги и золото.

Присела на стул передохнуть и глянула на часы – надо поторопиться, Саша у Ниночки, с ним Надежда Сергеевна, баба Надя, как называл ее сын.

Глянула на храпящую, раскинувшуюся Людку. В том, что она не остановится, Наташа не сомневалась. Чертовы гены, чертова слободка! Сколько лет прошло, а держит, не отпускает, будь она проклята.

Уехала, а сердце болело. Звонила почти ежедневно, но Людка брала трубку редко. А если брала, все было ясно с первой секунды – пьяная в хлам, еле шевелит языком. На все Наташины просьбы и увещевания лечь в больницу, куда Ниночка Людку обещала устроить, Наташа слышала мат, оскорбления, даже угрозы и в конце концов звонить перестала. Зачем?

Звонить перестала, а вот мучиться нет. Имеет ли она право осуждать Людку? Она, у которой красивый, способный, здоровый сынок?

Поделилась своими сомнениями с Ниночкой. Та успокоила:

– Все разные, Наташа. Ты бы не отдала такого ребенка, я бы тоже. А твоя Людмила, она другая. Но она же не виновата в том, что другая?

Ниночка, святой человек. Никогда никого не осуждает и всем найдет оправдание. А у самой счастья нет, одни душевные муки. Любит своего доктора и мучается оттого, что отбирает его у жены. Хотя какое там «отбирает» – смешно! И в гости Ниночка ходит одна, и в театры, и в отпуск едет тоже одна.