Господин Чичиков - Ярослав Веров Страница 21

Около двух часов пополудни в узкий проезд между двумя крупнопанельными домами втиснулся «Мерседес» Чичикова. В расположении духа Чичиков был самом что ни на есть благоприятном. Беседу с завхозом рассчитывал провести быстро и даже весело, чтобы оба после подписания купчей расстались вполне дружески: улыбались и жали руки.

Но неприятности начались уже в подъезде. На дверях лифта висела табличка «Ремонт». «Которое столетие чините?» – с досадой подумал Чичиков и стал подниматься лестницей.

Завхоз жил на девятом этаже. Потому что квартиры были там самые дешевые, а пешком ходить – полезно для сердца. Когда, наконец, Чичиков выбрался на верхнюю площадку, дыхание у него сбилось, он вспотел и чувствовал себя омерзительно. Бокс, куда выходили двери двух квартир, был забран решеткой с решетчатой же калиткой на замке. Чичиков позвонил. Из двери вышел лысый полноватый мужчина в спортивных шароварах, вылинявшей майке и стоптанных тапочках. И принялся молча разглядывать Чичикова.

– Ну? – спросил Чичиков.

Заведующий АХЧ ему не нравился.

Завхоз склонил голову, скептически окинул взглядом костюм Чичикова и спросил:

– Не жарковато?

– Мое «жарковато» пускай остается при мне. Вы бы-то открыли, Петр Петрович.

– Я бы-то открыл, – ответил Свисток и снова умолк, почесывая пузо.

– Вот и откройте, – раздраженно бросил Чичиков.

– Эхе-хех, – вздохнул завхоз, – выглядите вы, как из налоговой…

Чичиков вынул визитку и протянул сквозь прутья. Свисток рассмотрел ее и фыркнул:

– И стоило с частным делом своим ходом на девятый этаж? Вы бы ко мне на работу, там бы посидели по-простому, как человек с человеком. У меня ж тут жена.

– Какая там жена…

– Ну, не жена, ну, сожительствую, – легко согласился Свисток. – Зачем нам для разговора бабьи уши?

– Отослать в магазин, – предложил Чичиков.

– Можно. Мы люди простые, только вот вам оно зачем? Куда спешите? – Он глянул в визитку. – Сергей Павлович?

– Дело щепетильное. На работе было бы нехорошо, – буркнул Чичиков.

Свисток перевел взгляд на туфли Чичикова, о чем-то подумал, пробормотал «ну-ну» и отпер калитку. После чего крикнул в глубь квартиры:

– Сходи за хлебом!

В коридоре появилась молодая, лет двадцати пяти женщина тоже в спортивных шароварах и майке с обесцвеченными перманентом короткими волосами.

– Ты чего? – спросила она.

– Чего-чего. Собиралась в магазин, вот и иди. Гость ко мне.

– А, здрасьте, – заметила она Чичикова.

И ушла переодеваться.

– Прошу на кухню, – пригласил Чичикова Свисток. – На кухне оно будет проще. Пиво пьешь?

– Можно и пиво, если холодное.

– А какое еще? Да ты не разувайся.

Чичиков ерзал на табуретке до тех пор, пока не хлопнула дверь квартиры. Хозяин уже успел открыть две бутылки пива и теперь молча сидел напротив и, словно на стену, смотрел в лицо Чичикова.

– Рассказывай, – наконец, произнес он и глотнул пивка.

– Да что же рассказывать, – произнес в свой черед Чичиков и тоже глотнул пивка. – Дело у меня простое. Так что и рассказывать особенно нечего. Под вашим началом числятся две штатные единицы, сантехник и уборщица.

– Сантехник у меня не один, и уборщиц пять единиц. Большое хозяйство. Пристроить кого надо?

– Скорее, напротив, убавить.

Завхоз ничего не ответил, пробуравил Чичикова взглядом и сделал долгий глоток.

– Души хочу купить. Именно ваших сантехника и уборщицы.

– Обязательно моих? – раздумчиво спросил Петр Петрович. – Купить это что ж, купить можно. Вот только зачем оно вам?

– Да вы б хоть цену спросили.

– Цену покупатели спрашивают. Оно, конечно, много будешь знать – мало не покажется, вот только зачем оно вам? Я хочу разобраться.

Чичиков пожал плечами.

– А вот я совсем не хочу разбираться, почему для ремонта было выписано на добрых сто квадратных метров плитки больше, чем надо, и куда эти сто квадратов ушли.

– Плитка – это не души, – Петр Петрович скрипнул табуретом. – С плиткой все понятно. Ты вот понимаешь. И в налоговой поймут, и Перетятькин хорошо понимает. Плитка – дело простое, а вот душа… Я должен знать, что продаю.

– Экий ты умник. Этого никто знать не может.

– Все равно, хочу разобраться, зачем тебе души.

– Известно зачем – для вывода в Херсонскую губернию, – угрюмо произнес Чичиков.

Свисток скептически хмыкнул.

– Не продам.

– Да что же ты за сволочь такая! – вспылил Чичиков. – Дело это неподсудное. Это такое дело, что никто его и за дело-то считать не станет. А я тебе деньги плачу.

– Тем более. Деньги, их просто так не дают. Документик определенного рода, небось, подписать придется?

– Простая купчая, у нотариуса заверять не надо.

– Что не надо, то я понимаю. Подписывать как, кровью?

– Да какой кровью? – с отвращением в голосе сказал Чичиков. – Чернилами.

– Ну-ка, покажи документик.

– Изволь, – Чичиков без обычной своей ловкости вынул из папки купчую и бросил на стол перед завхозом.

– Ну-ка. – Тот взял с полки кухонного шкафа очки, водрузил на нос и стал внимательно изучать документ.

– Так, – отложив купчую, вернулся он к разговору. – Анекдот знаешь? К новому русскому приходит черт и говорит: «Продай душу, что хочешь, дам». «Вагон металла можешь?» – «Могу». – «А два вагона?» – «И два могу». – «А пароход металла?» – «Да легко. Чего думаешь?» Новый русский говорит: «Да вроде все нормально. Только не пойму, где ты тут меня кидаешь?»

Завхоз рассмеялся. Чичиков кивнул и произнес:

– Смешной анекдот. Только мне не твоя душа нужна. И можешь думать что хочешь, но я не черт. Я, так сказать, ассенизатор. Чищу ваш говеный мир от мертвых душ. А под твоим началом, завхоз, их целых две. И ты за это ответишь. Не век тебе землю топтать.

– А ты меня Страшным Судом не пугай! – Петр Петрович мгновенно подобрался, взгляд сделался свинцовым. – Пришел тут. Сказал – пока не разберусь, не продам, а там посмотрим. Я вот еще к батюшке в Свято-Никольскую пойду и спрошу.

– Только не говори, что ты православный и причащаешься…

– А я и не говорю. Я говорю – разобраться надо. Подпись, она ведь силу имеет. Иначе б не требовал ее никто. И нечего на меня волком смотреть.

– Да подписью этой ты освобождаешь себя от бремени и… греха.

– Тем более к батюшке идти надо разбираться, что за грех такой. Я все свои грехи знаю, а лишние мне ни к чему.