Сухих соцветий горький аромат - Ирина Зорина Страница 21

— Нет, ну ты даёшь! Ты тут что ли спать собралась? — её голос выдавал волнение. Видимо, она не на шутку испугалась, когда я вышла и не возвращалась слишком долго. — Прости, если так сильно тебя обидела. Пойдём в комнату, уже поздно.

Я не хотела вставать, но, решив, что всё-таки стоит вернуться и лечь в свою постель, поднялась и, не глядя на Ингу, пошла по коридору. В момент, когда я вставала, что-то зашуршало в кармане моего пиджака. Перед Ингой я не стала проверять его содержимое, но меня охватило волнение, сердцебиение участилось, и я с трудом сдерживала любопытство.

Лёжа в кровати, я с нетерпением ждала крепкого сна Инги. Она долго ворочалась и пару раз вставала, что-то искала в сумке, шуршала пакетом, вздыхала и укладывалась в постель вновь. Наконец, послышалось её глубокое мерное дыхание. Я тихо выскользнула из-под одеяла и направилась к сложенной на стуле одежде. Вот карман… Нет, не тот, другой… Какая-то бумага… Да, это записка. Крепко зажав свою находку в ладони, я взяла телефон и вновь юркнула под одеяло. Включив фонарик, я развернула записку. Сердце больно сжалось и вновь заскакало галопом, почерк был до боли знаком. Изломанные, ветвистые буквы были аккуратно выведены твёрдой рукой Марка Громова.

Здравствуй, Аня! Я вновь, как наивный школьник, обращаюсь к этому проверенному методу. Когда-то он подарил мне возможность провести с тобой один из самых незабываемых вечеров в моей жизни и, возможно, сослужит добрую службу ещё один раз. Я не осмелился просить тебя о встрече лично, ты, верно, отказала бы мне, не раздумывая. А теперь у тебя будет время подумать, а у меня появится шанс. Прости, что так вероломно вторгся в твою жизнь. Я искренне не хочу ничем навредить твоему счастью. Прошу лишь об одной встрече. И если ты этого пожелаешь, исчезну навсегда.

Буду ждать тебя в воскресенье в 15.30 на Привокзальной площади возле часов.

М.Г.

Привокзальная площадь Минска знаменита так называемыми «Воротами города» — двумя одиннадцатиэтажными башнями, на одной из которых расположены самые большие в столице часы. Мне ни к чему было строить догадки, почему Марк выбрал именно это место. Часы были символом наших встреч и расставания, маяком нашей любви, напоминанием о том, что ничто не было закончено и разбитые чувства всё ещё продолжают жить. Стрелки часов пробежали свой круг многократно с той поры, когда мы в последний раз не могли оторвать друг от друга влюблённого взгляда, но Марк будто пытался сказать, что их бег ничего не значит, его чувства по-прежнему сильны и неизменны.

Я перечитывала записку снова и снова, по моим щекам струились слёзы. Горькая радость и ноющая тоска разъедали меня изнутри, поднимая из глубин души давно пережитое, забытое. Прийти к нему, вновь ощутить его пронзающий взгляд, значило отправиться на прогулку по тонкому лезвию ножа. Я понимала, что должна прекратить всё это, остановить, но это было так же невозможно, как остановить сход снежной лавины. Я могла лишь стоять в оцепенении у подножья горы, смотреть на приближение мощной, неукротимой стихии и ждать, когда она безжалостно поглотит меня.

Медленно проваливаясь в вязкий тревожный сон, я многократно повторяла себе, что встреча с Марком — это безумие, но какая-то часть меня знала, что я не смогу не пойти. Крепко сжимавшая записку рука разомкнулась, и лёгкий измятый лист бумаги неслышно соскользнул на холодный пол.