Смотри: прилетели ласточки - Яна Жемойтелите Страница 21

– Поздравляю, – ответила Наденька, удивившись, зачем вообще Вадим сообщает ей об этом сейчас, да еще с такими церемониями.

– У меня к тебе большая просьба, – чуть помолчав и потянув мгновение, Вадим наконец выдал: – Давай не будем разводиться, пока я документы на квартиру не получу. На семью двухкомнатную дадут. А нам с отцом на двоих могут и однушку всучить, дом у отца никто же не заберет, вот и решат, что больно жирно.

– Н-ну… ладно. Это ведь скоро уже? – Наденька совсем смешалась.

– Да, обещают к концу октября. Сейчас ветеранам быстро дают, хотят скорей отчитаться.

– Хорошо. Договорились. – Наденька подумала еще, что нужно будет поблагодарить Шкатулочку, хотя все и получилось чрезвычайно глупо – Шкатулочка помогла не ей, молодому специалисту, а совершенно чужим Сопунам.

– Ты извини, что я тебя так внимательно разглядываю, – сказал Вадим.

– Давно не видел?

– Нет, примериваюсь, – он полез во внутренний карман куртки и выудил маленькую бархатную коробочку. – У меня в Москве рассказ вышел, «Лента Мебиуса», ну ты помнишь. Гонорар солидный заплатили.

– Поздравляю, – опять ответила Наденька.

– Я не о том. В общем, я с этого гонорара сережки тебе купил.

– Зачем? У меня и уши не проколоты.

– Возьми, пожалуйста. А уши проколешь. Я ведь тебе особенных подарков не делал…

Вадим открыл коробочку. На бархатной подложке пылали красные огоньки, обрамленные золотым ободочком.

– Как красиво! – Наденька не могла удержаться от возгласа.

– Ты не думай. Это не аванс за квартиру. Я просто на сценарные курсы поступил, скоро в Москву уеду на целых три года. На память, что ли. И вообще. Спасибо тебе.

– Мне? За что? – она улыбнулась ему сестринской улыбкой, внезапно ощутив себя очень легко.

– За все. Просто спасибо.

Вручив ей коробочку и еще немного подержав ее ладони в своих, он нелепо отмахнулся или просто так обозначил прощальный жест, потом быстро зашагал прочь, не оборачиваясь, глядя в землю. Наденька смотрела ему вслед и думала только: «Вот он уходит, вот он уходит…» И ей казалось, что это уходит друг. Навсегда.

Шкатулочка, конечно, пронюхала про скорый развод, хотя Наденька старалась раньше времени не распространяться, но слухи же всегда летят впереди паровоза. Вызвав Наденьку к себе в кабинет, Мария Ивановна долго выведывала, что да как. Потом, когда поняла, что Наденька наотрез отказывается колоться и плакаться ей в жилетку, вздохнула даже с некоторым облегчением:

– Скорее всего, и правильно. Ты женщина молодая, красивая, а Сопун…

В ушах Марии Ивановны подрагивали красные камешки, похожие на капельки крови.

– Сопун в Москву уедет, он на сценарные курсы поступил, – Наденька опередила Шкатулочку, не желая больше слушать страшных историй. Она опять замолчала и спросила себя, зачем она вообще что-то говорит Марии Ивановне, которая наверняка не представляет масштаба случившейся катастрофы.

– Правильно, и пусть себе едет. Квартиру вы поделите, я надеюсь? – Шкатулочка тряхнула серьгами.

– Что? Нет, – Наденька искренне удивилась. – Мне это и в голову не приходило.

– Ты еще просто очень недолго живешь на свете, – покачала головой Шкатулочка. – Квартира в равной мере твоя. Ты имеешь полное право.

– Но вы же… Квартиру же… Ее Петру Николаевичу дали, а не нам. Пусть он в ней и живет.

– И что? Тебе перед Петром Николаевичем неудобно?

Наденька пожала плечами.

– Да-а… – Шкатулочка постучала пальцами по столу и вдруг умолкла, но потом все-таки продолжила: – Очень хорошо, что ты наконец бросила курить, а в остальном… Сложно тебе придется в жизни, Надежда Эдуардовна. Очень сложно. Отдельной квартиры тебе больше никто не даст.

Ну вот опять это «в жизни»»! Неужели жизнь только и состоит из мерзостей, между которыми нужно как-то удачно лавировать, чтобы не раздавили? Каждый день, каждый час. Корабли лавировали, лавировали, да не вылавировали – это же даже сложно произнести вслух без подготовки, не то что осуществить на практике так, чтобы все-таки вылавировать, не пойти ко дну. И что тогда говорить на уроке детям? Что все написанное в их добрых книжках – вранье от корки до корки? Не верите – спросите родителей. Они умные, они прожили эту самую жизнь, похожую на минное поле… Каблуки Надежды Эдуардовны возмущенно отбивали ритм в гулком коридоре.

Тем же вечером она зашла в парикмахерскую и попросила проколоть ей уши, чтобы сразу надеть эти сережки. Это оказалось вовсе не сложно и стоило копейки. Парикмахерша, примериваясь сережкой к мочке Наденькиного уха, поцокала языком: «Какая изящная, лаконичная форма», – и Наденька поняла, что это она про сережки, а не про уши. Наденька еще попросила состричь ей остатки кудряшек, которые сползли к самой шее, обтрепались и выглядели не больно-то симпатично.

Прежняя жизнь кончилась, надо было вылезать из старой прически, старых шмоток, плиссированных учительских юбочек. Надо было кардинально меняться.

* * *

– Какая у тебя шикарная жопа!

Это первое, что он произнес, когда они случайно столкнулись возле Центрального рынка. Вернее, он ее просто догнал, увлекшись, как он признался, шикарной задницей, которая плыла впереди, и даже не сразу понял, что объект принадлежит Надежде Эдуардовне Балагуровой, завотделом «Северных зорь» и его бывшей жене.

На ней был короткий полушубок изумрудного цвета и кепочка, из-под которой выбивались выбеленные пряди волос. Было довольно тепло, поэтому Надежда Эдуардовна разгуливала без перчаток, проветривая хищные зеленые ноготки в тон полушубку и чему-то еще неуловимому, но безусловно существующему в ее облике или просто в окружающем пространстве.

– Ты же просто социально опасна, – Сопун раскатисто расхохотался. – Тебя надо на поводке водить.

– Да ладно. Кстати, здравствуй, – Надежда Эдуардовна, бывшая Наденька, умудрилась сохранить спокойствие, как будто ничего особенного не случилось. – Скажи лучше, как ты.

– Неплохо. Концы с концами свожу.

Вадим явно бодрился. Сразу было заметно, что жизнь здорово проехалась по нему. Похудел, спал с лица, усы, прежде задорно торчавшие по сторонам, поникли подобно чахлым колоскам. «Ему ведь не так много лет, – подумала Наденька, – если мне тридцать четыре…» Она знала, что Вадим закрепился в Москве и даже женился на вполне приличной даме из консерватории. Правда, как он мог выносить ее скрипичные упражнения по утрам, по вечерам и в выходные дни? Он, которого раздражали простые мелочи, он же мог психануть из-за ерунды. Однако ей, в сущности, до этого было мало дела. Наденька знала и то, что сценаристом Сопун так и не стал, зато еще в самом начале 90-х у него в Москве вышла книжка, повесть о бомжах и подкидышах времен развитого социализма под названием «Моя карьера», в смысле карьеры дворника в доме ребенка. Об этой книжке даже упомянули в местной прессе, что вот, мол, не оценили писателя в родном журнале, а он возьми да утвердись в Москве. И вроде бы даже намек на Наденьку был, что она именно не оценила. Ну, во-первых, она тогда еще не работала в «Северных зорях», а потом, как писателя она-то Вадима оценила сразу, особенно его «Ленту Мебиуса», которая была по-настоящему талантливой штукой. Да что теперь говорить! «Мою карьеру» она купила в магазине «Книгомир», ее многие тогда купили и прочли, книжка разошлась в считанные дни, это было известно, однако публичных отзывов не последовало. О бомжах вообще еще говорили мало, в провинции бомжи не считались темой для серьезной литературы. Потом, вполне в духе «Северных зорь» было замалчивать что-то действительно талантливое, раздувая серость. Сама Наденька критику писать не умела, да и неудобно было как-то продвигать своего бывшего, ведь именно так и сказали бы, что бывшего родственника пиарит, который вдобавок ел человечину – легенда по-прежнему жила в народе.