Точка бифуркации - Николай Пономарев Страница 21

Ольга Александровна поймала меня на перемене в рекреации, схватила за рукав и принялась отчитывать. Она была права, что этот год определяющий и что проходится много нового. Я понимал, что всё запустил и если так пойдёт дальше, то на олимпиаду по математике поеду голимым аутсайдером. Понимал, что невнимателен к литературе, в меня не лезет физика и тошнит от истории. И только благодаря заботам Мурзи я ещё не скатился до троек по английскому.

Я ответил, что наверстаю. Думаю, что наверстаю.

– Звонил тебе в воскресенье, – сказал Валерка. – Хотел приехать, лекцию обсудить. Потом пошёл с Вжик гулять.

– Готовился, – ответил я. – Не слышал звонка.

Валерка не поверил. А что я делал в воскресенье? Ведь это было вчера. Готовился. Думаю, что готовился. К расставанию на две недели. Это казалось мне таким ужасно долгим сроком. Как люди расстаются на годы? Когда Вероника забанила меня во всех социальных сетях, что она чувствовала? Кажется, у неё были те же вибрации, что сейчас у меня. И это пройдёт. И это прошло? Что осталось от меня в её сердце?

Валерка не так давно рассказывал о вытеснении. Некоторые впечатления могут быть такими невыносимыми для человека, что стираются из памяти навсегда. Может быть, я стёрся из воспоминаний Вероники, как всё раннее детство в памяти у Марины. Меня там нет. Не существую. Можем ли мы с Мариной расстаться на долгие годы, что означает для нас навсегда, и вытеснить из памяти беляшную, сломанную стараниями мамы подошву, автобус номер двенадцать? Глаза, волосы, запястья…

Остановка «Цветнополье», конечная. Я не выдержал и приехал. Мама бы не одобрила, но, кажется, некоторые важные гены, определяющие моё поведение, передались от неё. По Второй Светлой бежали несколько мальчишек, в одной из оград орала кошка, просясь домой, в тепло, из другой несколько раз глухо тявкнула собака. Пахло угольным дымом.

У дома четырнадцать дробь один остановился. С надеждой посмотрел на ворота – пусть она будет дома. Вошёл во двор. На двери висел замок. Никого. Развернуться и уйти. Разумная мысль. Однако люди не слишком-то разумные существа. Стоит признать официально, что человеком правят эмоции. Не алгебра, а поэзия, не физика, а танец, не тригонометрия, а киноискусство. Валерка считает, что творчеством Шекспира интересуется намного большее число людей, чем теоремой Ньютона – Лейбница, и он прав. Красоту танго способны оценить многие в нашей школе, а красоту множества Мандельброта понимают учителя математики, я, Варвара, тот парень с химбио, Ольга Александровна, наверное. В общем, эмоции – наше всё.

Конечно, я остался.

Вышел за ворота. Закат окрашивал улицу в розовые тона. Самый короткий день в году. Завтра солнце останется в нашем городе на несколько минут дольше. Кошка всё так же пыталась докричаться до хозяев и попасть в тепло. Почувствовал себя кошкой. Куртка у меня тёплая, но полностью в неё не втянешься. Мороз проникал в тело постепенно, но настойчиво. От подошвы, через рукава, через школьные брюки. Хорошо было бы пройтись, но останавливало желание ждать. Преданно. Казалось, ещё чуть-чуть, и Марина появится на улице, заметит меня, ускорится.

Всякий раз, когда я не мог быть с Мариной рядом, мой мозг начинал выдумывать её присутствие. Она возникала среди случайных прохожих, в колыханиях веток, отражениях в стекле, тенях на снегу. Сейчас каждый хруст давал надежду – это она. Придавал сил, заставлял ненадолго забыть о морозе.

Вышел сосед. Из-под чёрной шапочки скуластое лицо. Брутальное, загорелое, сухое, словно обтянутый кожей череп. Но взгляд его широко посаженных глаз был удивлённо-восторженный, словно увидел на зимней улице лемура.

– К Михалычу? А то он на дежурстве.

– Нет, к Марине.

Сосед кивнул, мол, ответ принят и понят.

– Маринка хорошая. Хлопочет всё. Если хочешь, айда ко мне, погреешься.

Отказался. Сосед, посмотрев на меня, как на дурака, мол, а нос у тебя, глянь-ка, белеет, вернулся в ограду. И я в своём упорстве был не так уж прав. Тут же мороз накинулся на меня с утроенной силой. А моих сил держаться становилось всё меньше.

Солнце скрылось за дома. Я ругал себя последними словами, может быть, и вслух. Метался, как тигр за оградой. Спрятаться от охотящегося за мной мороза было негде. Мяукавший кот давно грелся у печи, собаки скрылись в будках и не подавали голоса. Меня колотило. Единственный доступный моему организму способ поддерживать тепло. Перед тем как сдаться и убежать.

Марина напугалась, увидев, как я пытаюсь замёрзшим лицом изобразить улыбку. Быстро открыла дверь, при этом замок, выпав из рук, глухо стукнулся о крыльцо. Я попытался поднять его, но Марина решительно впихнула меня в прихожую. Хорошо впихнула – я, пролетев полметра, плюхнулся на диван. Рядом на пол бросила замок.

– Ты же замёрз. Ты же обморозился.

Лицо Марины совсем рядом с моим. Волосы касаются лица, но я их не чувствую. Из губ от дыхания идёт тепло. Всё, что мне надо.

– Быстро чаю! Иди за мной.

Марина убежала на кухню, по дороге роняя куртку на пол. Я, идя следом, попытался её поднять. Пальцы с трудом слушались, но мне удалось.

– Никогда так не делай! – в голосе Марины стало больше металла и шипения. – А если бы я в библиотеке задержалась?

– А я соскучился.

Слово «соскучился» удивительно долго выговаривать, если ты продрог. Почти невозможно.

Марина смотрела на меня, определяя: всё ли в порядке? Не кукушечка ли у меня? Ещё не согревшимися руками она взялась растирать мои щёки. Руки пахли кремом с календулой. Нежно и ненавязчиво.

– Ты сумасшедший, – в голосе Марины появилась мягкость.

– Прости, – шепнул я.

– Сейчас налью чаю, – Марина выпустила из рук мои наконец-то начавшие краснеть щёки.

С первыми же глотками чая холод ушёл, разлилось тепло.

Самый короткий день. Таким я его помню. Мы пили чай и разговаривали. Кажется, о литературе.

Декабрь, прости меня и ты. Я ошибался, когда вычёркивал дни в календаре. В размере квикстепа ты был прекрасен. Пятьдесят тактов в минуту. Сто ударов сердца в минуту.

Лёгкий запах лака. Мы танцуем вальс. Корпоратив. Я во фраке. Мой обмороженный нос тщательно загримирован. Янка в том же платье, которое надевала на последние соревнования. Пусть она и не настолько суеверна, как Мурзя, но ведь это так приятно – ещё раз пережить победу. Думаю, что тайком Янка пересматривает последние записи в квалификационной книжке и предвосхищает новые, такие же счастливые.

Танцевали мы в дорогом ресторане, с огромными окнами с видом на реку. Несмотря на ценник и общую престижность, тут плохой пол. Может быть, хозяевам он обошёлся в тонну денег, но это не паркет. Это керамическая плитка. На ней можно дёргаться на дискотеках, извиваться змейкой, тонкой талией, как одноклассницы в быстром танце, или в медляках – вжавшись в партнёршу, опустив голову ей в декольте, как одноклассники. Однако кружить в вальсе на плитке неприятно. Зато туфли, которые мы шили на заказ в Питере, сегодня окупились. Как и сама поездка.