Десятое декабря - Джордж Саундерс Страница 20

Как это печально – болезни детей; ведь дети наше будущее. Он бы что угодно сделал, чтобы помочь такому ребенку. Если бы у кого-нибудь из мальчиков была кривая нога, он бы горы свернул, чтобы ее выправили. Банк бы ограбил. А если мальчик – девочка, то дело еще хуже. Кто пригласит косолапую, или кривоногую, или еще какую на танец? Вон сидела твоя дочь с костылем, вся такая нарядная, но не танцевала.

Ветер носил сотни фрагментов сухих листьев по парковке «ФлэпДжеккерс». Птица, сидевшая на отбойнике, взлетела, когда листья понесло к ней. Глупые листья – им никогда не поймать эту птицу.

Если только он не убьет ее камнем и не оставит лежать там. Они будут так ему благодарны, объявят Королем листьев.

Ха-ха.

Он злобно пнул горку листьев.

Черт. Ему захотелось плакать. Почему? Что случилось? Отчего он так загрустил?

Он поехал по городу, в котором прожил всю жизнь. Вода в реке стояла высоко. У начальной школы появилась новая велосипедная стойка. Когда он проезжал мимо «Псарни Флэннери», миллионы собак, как обычно, прыгали на сеточную ограду.

Рядом с псарней находилась «Греческая кухня Майка». Как-то раз, когда он учился в своем жутком седьмом классе, мама повела его к Майку выпить колы.

– Что у тебя за проблемы, Ал? – спросила мама.

– Все меня обзывают жирным, – сказал он. – А еще говорят, что я хитрожопый и люблю командовать.

– Ну, что ж, Ал, – сказала она. – Ты любишь командовать, и ты жирный. И я думаю, ты довольно хитрожопый. Но знаешь, что еще про тебя можно сказать? У тебя есть то, что называется нравственная храбрость. Если ты знаешь, что поступаешь правильно, то ты так и будешь поступать, чего бы это ни стоило.

Мама иногда могла нести околесицу. Один раз она сказала, что по тому, как он бежит по лестнице, она уверена, из него получится выдающийся альпинист. Один раз, когда он получил В с минусом по математике, она сказала, что ему следует стать астрономом.

Добрая старая мама. Она всегда находила способ сказать что-нибудь такое, чтобы он почувствовал себя особенным.

Его вдруг бросило в жар. Он почувствовал, что мама смотрит на него с небес, строго, но не без насмешки, как, бывало, смотрела на него, словно говоря: Привет, мы, случайно, ничего не забыли?

Ну да, так получилось. Он случайно, ни о чем таком не думая, сдвинул что-то с места, на котором оно лежало. Ногой. Потому что пнул по ошибке.

Мама прищурилась на небесах.

Они поступали со мной подло, сказал он.

Мама на небесах топнула ногой.

Что он должен теперь делать? Мчаться назад, показать им, где ключи? Тогда они поймут, что это его рук дело. К тому же Донфри, наверное, давно ушел. Может, у жены Донфри есть запасные ключи. Впрочем, ее там не было. Ну, кто-нибудь может довезти Донфри до дома. После того как он какое-то время проведет в бесплодных поисках. А потому опоздает, и им придется менять распорядок у детей…

Черт.

Да ничего страшного – переживут. От этого никто не умирал. Девочка подождет еще месяц-другой…

Рустен съехал на проезд, выложенный белым камнем. Нужно подумать. К забору подбежал йоркширский терьер и формально его облаял. Потом подошла курица. Ха. Курица и терьер живут в одном дворе. Стоят рядышком, смотрят на Рустена.

Эврика.

Он понял, как это сделать.

Он украдкой проскользнет назад, словно и не уезжал никуда. Все вокруг будут искать бумажник и ключи. Некоторое время он посмотрит на них со стороны. Когда они будут готовы сдаться, он скажет: Я думаю, вы уже искали под теми трубами?

Нет, не искали, скажет Донфри.

Может, стоит попробовать, предложит Рустен.

Они позовут кого-нибудь, перенесут трубы и увидят там бумажник и ключи.

Вау, скажет Донфри. Ты удивительный.

Вот так осенило. Просто я умственно исключил все другие возможные варианты.

Наверное, я тебя недооценивал, скажет Донфри. Мы должны как можно скорее пригласить тебя домой.

В особняк? спросит Рустен.

И еще, Ал, скажет Донфри. Извини за тот случай, когда я ушел из твоего магазина. Это было грубовато. И еще, Ал. Извини, что прежде назвал тебя Эдом.

Назвал? скажет Рустен. А я как-то даже и не заметил.

Обед в особняке пройдет хорошо. Вскоре он станет практически членом семьи. Он будет заходить, когда его душе угодно. Это будет прелестно. Прелестно ошиваться в особняке. Иногда, может, и мальчики смогут заглянуть. Хотя им нужно будет сказать, чтобы ничего не разбили. Борьбой пусть занимаются на улице. Уж чего-чего, а чтобы что-то разбили в доме его друзей – нет, он этого не допустит. Он представил себе красавицу-жену Донфри, расстроенную побоищем, учиненным мальчиками. Представил, как она падает в кресло и рыдает.

Спасибо, ребята, огромное вам за это спасибо. Идите на улицу. Идите на улицу и сидите там тихо.

А вот полная луна висит за большим окном, а они с Донфри в смокингах, а жена Донфри в чем-то с глубоким декольте и золотом.

Обед великолепен, говорит он. У вас все обеды великолепны.

Это тот минимум, которым мы тебе обязаны. Ты просто спас нас тогда, когда я так по-идиотски потерял ключи.

Ха-ха, да ну, ты все еще помнишь? говорит Рустен.

И рассказывает, как было дело: как у него все это случайно и незаметно для него получилось, а потом его осенило, и он понесся назад, чтобы помочь.

Ничего себе, говорит Донфри.

Для этого нужно иметь немалое мужество, говорит жена Донфри. Чтобы вот так вернуться.

Я бы сказал, для этого требуется нравственная храбрость, говорит Донфри.

Твоя честность заставляет нас лишь больше восхищаться тобой, говорит жена Донфри.

И Мэг там тоже была. Она что там делала? Ну, ладно, пришла – пусть остается. Мэг была молодчина. И поговорить умела. Донфри оценят ее хорошие качества. Так же, как они оценят его хорошие качества. И разве маме не понравится, что ее дети наконец получают то, что заслуживают от умудренных людей в красивом особняке?

Странный нечаянный удовлетворенный звук вывел Рустена из его забытья.

Ха.

Какого черта. Где это он?

Терьерчик нюхал курицу. Курица, казалось, не возражала. Или не обращала внимания. Курица навела на него, на Ала Рустена, лазерный луч своего взгляда.

Да, верно. Только ничего такого и не было. И он не несся стремглав назад. Ведь они же его мигом раскусят. Да еще задницу надерут. Люди всегда его мигом раскусывали и надирали ему задницу. Когда он украл солнцезащитные козырьки к очкам у Кирка Деснера, ребята из команды тут же его раскусили и надрали ему задницу. А когда он изменил Сил, Сил тут же его раскусила, разорвала их помолвку и изменила ему с Чарльзом, и то было самое сильное надирание задницы, из всех предыдущих, за всю жизнь, которая, как казалось ему совсем недавно, состояла просто из серии все усиливающихся надираний задницы.