Отступница - Уарда Саилло Страница 20

После убийства отец исчез. Позже на допросе в уголовной полиции он рассказал, что отмывал нож. Затем пошел на базар и бесцельно шатался там между прилавками. Потом пошел к морю и смыл с себя кровь своей жены, нашей матери, и вину со своего сердца. Он вроде бы несколько часов провел в холодной соленой воде, оттирая свое тело песком.

Мы, дети, не пошли никуда. Захра Эмель, наша соседка, забрала нас к себе в дом.

— Не выходите больше на улицу, — сказала она, — оставайтесь дома.

Она все еще боялась нашего отца. Я держала Уафу за руку как и обещала маме, и даже не заметила, что так сжала ее маленькие пальчики в своих, что ее кисть побелела, а кончики пальцев посинели.

— Уарда, — взмолилась Уафа, — отпусти меня! Мне больно!

Я ослабила хватку.

— Я не могу отпустить тебя, — сказала я, — мама хотела, чтобы я тебя всегда защищала.

Лала Захра была толстой спокойной женщиной. К ней и помчалась Фатима Марракшия, когда увидела огонь на крыше нашего дома. Семья Эмель единственная на нашей улице имела телефон. Лала Захра немедленно позвонила на работу своему мужу Мохаммеду. Си Мохаммед сообщил в полицию.

Для меня ситуация была просто ужасной. Разве мама не просила меня, чтобы я предупредила соседей? Разве я не была виновна в ее смерти? А сейчас я сидела у соседей, которым я ничего не сказала. Будут ли теперь они все меня ненавидеть? Указывать на меня пальцами? Презирать меня?

Я крепко сжала руку Уафы и решила, что последние слова матери останутся тайной, которую я похороню в своем сердце навечно.

Более двадцати лет я хранила верность этой клятве. Мое сердце болело от тяжести вины, но мои губы не хотели выдавать тайну.

Со временем я все больше злилась на мать и на боль в своем сердце. Зачем она возложила на меня такую ответственность? Как она могла быть такой эгоисткой, возложив ее на ребенка? Бывали в моей жизни дни, недели и месяцы, когда я ненавидела мать. Она сделала меня виновной. Она разрушила мою душу. Мое детство — на ее совести.

В конце концов я забыла свою злость и свою вину — до тех пор, пока в 1998 году в Мюнхене я случайно не попала на лечебное занятие по так называемым семейным расстановкам. Я хотела оказать услугу своей подруге, которая изучала психологию. Но на самом деле это она оказала услугу мне. Очень болезненную услугу.

Женщина-психотерапевт с помощью студентов представила мою семью: мой отец в тюрьме, мертвая мать на полу аудитории для семинарских занятий, сестры сидят, прижавшись друг к другу, рядом со мной на корточках.

Для меня создавшаяся ситуация была просто жуткой. Я чувствовала, что меня используют в своих целях: эти чужие люди в чужой стране на чужом языке выворачивают наизнанку всю мою жизнь! Я заплакала и вышла из помещения. Мое страшное прошлое вернулось в настоящее. Оно овладело мной. Оно угрожало задушить меня.

Я вернулась домой со своим сыном Самуэлем.

Две недели спустя я решила указать группе, проводящей терапию, на то, что они сделали со мной.

— Вы использовали меня в своих целях. Моя судьба была для вас всего лишь наглядным пособием. Затем вы меня отпустили, даже не предложив помощи! Это унижение человека.

Студенты пытались успокоить меня. Но я больше не хотела с ними разговаривать. Они вернули меня в прошлое против моей воли, а теперь я была отдана на произвол моих воспоминаний. А тайна моей вины теперь уже снова крепко сидела в моем сознании. Каждый день, каждый час, каждую минуту.

Лишь два года спустя, впервые заговорив с сестрами о нашей судьбе, я призналась им в этом.

Сестры молчали. Затем Джамиля сказала:

— Уарда, это не твоя вина, что мама умерла. Твоя тайна — это и наша тайна, да поможет мне Аллах.

Я не поняла ее.

— Мама в день своей смерти разбудила нас раньше, чем обычно, — сказала Рабия. — Она прошептала нам: «Дочки, пожалуйста, сходите в полицию. Скажите полицейским, что ваш отец хочет убить меня».

— И? — спросила я. — Вы были в полиции?

— Конечно, — ответила Джамиля, — мы еще до школы зашли в третий полицейский участок и сказали там то, о чем просила нас мать.

— Но они не сделали ничего, — произнесла я.

— Нет, — ответила Джамиля, — они тут же выставили нас вон. Нас, трех маленьких девочек, никто не воспринял всерьез. В полиции сказали: «Идите в школу, ничего не случится. Он отлупит вашу мать, как обычно. Это нам знакомо».

После этого разговора у меня стало легче на сердце. Не я одна несу вину за смерть своей матери, не я одна проявила свою несостоятельность. Все оказались несостоятельными: семья, соседи, официальные власти. Все знали, что отец убьет мать. Но никто ничего не сделал, чтобы не допустить этого.

В доме лалы Захры мы столпились в единственной комнате с окном, выходящим на улицу. Лала Захра закрыла окно, но мы прижались носами к стеклу, чтобы видеть, что делается на улице.

Полицейские приходили и уходили. Машина для перевозки трупов увезла тело матери. Все соседи собрались небольшими группками и возбужденно обсуждали случившееся.

Одни лишь мы оказались в заточении. Я считала несправедливым то, что мы вынуждены оставаться в доме лалы Захры. Я тайком выскользнула из комнаты и прокралась по коридору к двери. Я уже встала на цыпочки и прикоснулась к запору, когда лала Захра схватила меня:

— Ты куда собралась?

— На улицу, к людям.

— Нет! — сказала лала Захра и решительно втолкнула меня в комнату, где сидели мои сестры.

Через несколько часов мы услышали крики на улице:

— Вот он идет! Убийца вернулся!

Рабия, отвоевавшая себе самое лучшее место у окна, прошептала:

— Папа здесь.

Мы все хотели увидеть его и прижались к окну. Отец шел по улице, неся на спине большой мешок. Соседи расступались и шептали:

— Он хочет спрятать туда свою жену и унести ее отсюда. Да смилостивится над ним Аллах.

Отец подошел к нашему дому, словно ничего не случилось. Мы, дети, притаившиеся за окном лалы Захры, не говорили ни слова, мне кажется, что мы тогда даже не дышали, настолько огромным было напряжение. Молча мы наблюдали, как отец приближается к двери нашего дома. Но тут на улице поднялся крик. Все соседи что-то кричали. Некоторые женщины плакали. Мужчины стояли с важным видом.