Головастик и святые - Андрей Филимонов Страница 20

Парни, вы обкурились? Нюхали клей? Скажете тоже – клей! Это пошло. Уж луч ше пить «Столичную» без закуски. Извините, что не предложил. Хотите? Нет, спасибо. Мы вообще не делаем приношения нижним духам. Никогда. Вы, что же, духовные люди? Иронизируете? Любопытствую. Удовлетворю ваше чувство положительным ответом: я знахарь. Лечите подобное подобным? Совершенно верно. Однако вы так молоды и так не похожи… На кого? Скажем, на мои представления о деревенском колдуне. Я знахарь двадцать первого века, с дипломом Икалуитского университета. Слышали про Икалуит? Никогда. Это в Нунавуте. Понятно. А что ваши товарищи, они тоже знахари? Они сертифицированные шаманы. Надо же, какая просвещенная деревня! Какая деревня? Вот эта деревня. Не понимаю, к сожалению, о чем вы. Я говорю о Смолокуровке. Забавное сочетание звуков. Разве вы не отсюда? Нет, мы не отсюда и не оттуда. Мы сидели на четвертой ветке Мирового Дерева, поддерживая огонь, и услышали зов. Он звучал примерно так: хочу выбраться из лабиринта, надоело блуждать. Мы сделали тропинку для вашей души, знаете, как прописывают путь к файлу? Жаль, что по-русски так емко не скажешь: code is a poetry. Я бы добавил: and magic. А знаете что, парни? С меня, пожалуй, хватит! Всем спасибо, и до свидания!

Я повернулся спиной к насмешнику, думая идти обратно на свой алкогольный пост у полынной стены, и обнаружил вокруг незнакомое пространство непонятного размера. Возможно, даже совсем без размера, потому что в нем не было ничего годного для сравнения, ни одной обычной вещи.

В деревне темнота полнилась очертаниями, человеческими звуками, и небо висело над ней с облаками, луной, скромными звездами.

Здесь было по-другому. Огромные, жирные звезды горели со всех сторон. Конские головы галактик вытягивали шеи из бездн. Во множественном числе. Темнота бездн была космического замеса, а кроме того, в ней зияли черные дыры. Но это невозможно описать. И никаких звуков. Просто зеро саунд левел. Сила тяжести отсутствовала, как будто ноги увязли в пустоте.

Двигаться по собственной воле было невозможно – только дрейфовать в потоке, сжимая бутылку, единственное напоминание о привычном мире, от которого я уплывал все дальше, смеясь над своим жалким желанием отыскать точку внутри пылинки на краю вселенной.

– Борода! – кричал я. – Был бы ты хотя бы созвездием, может быть, кто-нибудь и знал бы о тебе!

Унесенный космическим ветром в бесконечность, я очень удивился, встретив там Головастика. Он был как живой, только не дышал. Он сидел, как зэк, на корточках, вытянув перед собой единственную руку, выпучив бессмысленные глаза. Мне стало жаль, что его все-таки заколдовали. Выйдя из потока, я обнял его дурацкое холодное тело.

45

Под утро Борода глянул из окна и увидел нашего по́ляка, вдрабадан и в обнимку с роботом-экскаватором, которого Борода выписал из Японии, когда ему втемяшилось в башку, что здесь водятся трюфеля на манер итальянских. Ему только повод дай завести новую игрушку. Трепал, что миллионы заработаем с этой электронной копалкой, умеющей по запаху находить под землей капиталистические грибы, ну и выцыганил из общака восемь тонн уе. Техноложество его страсть, бывший инженер, чё.

Я уже час как вернулся от Любки и копыта двинул спать, когда услышал через сон голоса. Борода допытывался:

– Где ты был, Адам?

Тот мычал что-то про костер и мировое дерево. Мы потом догадались, что это наши парни, студенты, хулиганили. Дали просраться бедному интуристу!

Мы вообще-то сомневались отпускать их на учебу в отдаленный канадский университет с эскимосским уклоном. Парни нашли в Интернете грант – бесплатное обучение для малых народов Северного полушария. Тут же почувствовали в себе наклонность к самоедству и желание подвергнуться остякизму из русского народа.

На сходе мы несли им всякую хню типа широка страна моя родная, и что вам эта капля остяцкой крови в океане великой России, и зачем нужон этот проклятый Запад, когда тут и третий Рим и второй Крым и все такое. Если честно, нас жаба душила. Обучение-то бесплатное. Но проезд, питание, то да се. Вот и отговаривали с упором на национальную идею, гордость и патриотизм.

Однако пацаны нам ответили: великое уходит, малое приходит. Вашу великую державу, говорят, мы в телевизоре видали, под бой курантов, ничего в ней хорошего нет. Время империй вышло, кто умалится, как самоед, тот найдет себе дело в новом мире.

Вот скажи, откуда у обычных, забитых жизнью родителей-алкоголиков берутся пацаны с такой четкостью в мозгах? С такой убедительной силой в речах и поступках? Может быть, и правда наступает время, когда просыпаются спящие? Вот я же, например, проснулся.

46. Председатель е-шара

Это было, когда дед Герой в первый раз взял меня к самоедам. Мы поплыли на обласке. Лодка такая из цельного ствола дерева, вроде той, что Робинзон пытался сделать на острове. И, кстати, загадка: почему опустил руки? Наверное, росли не оттуда. Или Библию надо было меньше читать.

На самом деле обласок вещь простая. Нужен ствол дерева, кедра или осина, желательно, чтобы не прямой, а с прогибом. Метра два длиной. У деревяхи выжигают нутро, потом заполняют его водой для растопырки боков, и на завтра лодка готова.

Герой рассказывал, что раньше, если терял в лесу дорогу, он искал реку и мастырил на берегу средство передвижения. А река сама выносила, куда надо.

Раньше, говорил он, вещи были умнее, особенно лодка и лошадь. И люди были умнее – доверяли им. Зимой на санях ездили в гости за тридцать верст, и никаких разговоров типа я за рулем, мне не наливайте. Пили, сколько хотели, падали в сани, говорили лошади «н-но, пожалуйста», и она сама, на автопилоте, возвращалась домой. Бывало, правда, волки перехватывали по дороге. А это тебе не гаишники! Тут мы с дедом заспорили, он считал, что волки лучше, потому что в них стрельнешь и едешь дальше, а если ты, скажем, угостил дробью инспектора, то приходится полгода куковать в лесу, воздерживаясь от участия в светской жизни.

Остяки, о которых речь, живут хуторами. Одна семья – одно хозяйство на десять верст. Ближе им никаких соседей не надо. Когда в тридцать третьем советская власть приказала им вступать в колхоз, они вооружились луками-стрелами и пошли брать Москву. НКВД всех, конечно, перечпокало из пулеметов у ближайшего села, но коллективизацию этих краев тормознули, поняв, что остяк потому и называется самоедом, что лучше загрызет себя насмерть, чем вольется в трудовой коллектив.

Они странные, как инопланетянцы. Мужчин зовут Николай, женщин – не знаю как. Всегда прятались. Доверяли только Герою, который всех любит. В буквальном и переносном. Когда он подгребает, звеня медалями, у них праздник. Бегут на берег. Улыбаются, машут, кричат: водка едет! Герой, как Дед Мороз, звенел и стеклотарой тоже. Пока все трезвые, обязательно шли проведать богов в амбарчик на высокой ноге. Потом за рыбой.

47

Первый раз это было в мае. День стоял теплый и прозрачный. Речная вода, обычно коричневая, как крепкий чай, в тот день была голубой. Мы ехали на трех лодках, прямо по отражению неба. Впереди два Николая, молодой и старый, оба светятся от радости, что вечером будут в зюзю. Предвкушение выпивки – это великий момент, когда душа алкаша разговаривает с богом.