Мухосранские хроники (сборник) - Евгений Филенко Страница 20

У двери Вольф пошарил в карманах… и не обнаружил там ключей. Подобного с ним отроду не бывало. Чтобы выйти из дома и забыть ключи!.. Да ведь покуда он играл в графа Монте-Кристо в участке, у него из квартиры все вынесли! Мебель, утварь, тряпки, деньги – черт с ними, но книги и компьютер с памятью, которая уже давно была частью памяти самого Вольфа!.. Обливаясь холодным потом, Вольф толкнул дверь – та легко подалась. Он ринулся вперед, изнывая от предчувствий.

Все пребывало на привычных местах. Книги в стеллажах, компьютер на столе. Раскуроченный прибор Дедушева был рассеян по полу, кинескоп валялся в углу, зловеще мигая. Вольф достал из ящика стола запасные очки, приладил их на нос… В кресле у журнального столика очень неудобно, скованно, зажато сидела Анжелика.

Поскольку регламентирующая программа в мозгу Вольфа засбоила капитально и, судя по всему, надолго, он не нашелся, что сказать, и самым дурацким образом остолбенел с открытым ртом.

– У вас была не заперта дверь, – промолвила Анжелика низким, чуть хрипловатым голосом. – Я решила присмотреть за квартирой до вашего возвращения. Теперь вы появились, и я ухожу.

Она начала высвобождаться из своей сдавленной позы – словно античная статуя из бесформенного куска мрамора. Ёкающая пустота внутри Вольфа понемногу заполнялась чем-то густым и теплым, а сам он, ощущая противоестественную слабость в коленях, сползал вдоль стены на случившуюся весьма кстати банкетку. Не окажись банкетки – так и стёк бы прямиком на пол.

– Вы… очень красивая, – пробормотал он. – Вы хотя бы подозреваете об этом?

– Подозреваю, – просто сказала Анжелика. – У вас много книг. Я уже отвыкла от такого количества. Лем… Азимов… Гарднер… Колмогоров… Когда-то я читала все это. Когда-то… тысячу лет назад, – она провела пальцем по пыльным корешкам. – Вы давно их не доставали. Почему?

– Это… – произнес Вольф, не отрывая от нее взгляда. Ему не хотелось говорить о книгах. В голову лезли совершенно иные вещи. – Это базис. Фундамент. А я давно уже возвожу свои стены.

– Мне не пришлось достроить даже фундамент, – продолжала Анжелика. – Четвертый курс университета. Случайная встреча. Пылкая, вулканическая любовь с первого взгляда. Пусть все летит в тартарары, с милым рай и в шалаше!.. И вот я здесь, в шалаше – и милый бродит где-то рядом. Да только рай не удался.

– Почему так обреченно, Анжелика? Все еще можно исправить.

– Кино, – усмехнулась она. – Или дешевая производственная проза из старых литературных журналов. Ничего и никогда нельзя исправить. Для этого нужно вернуться в свою молодость, а машина времени пока еще не придумана. Мне уже тридцать пять. Студентка из меня не получится – я не хочу знаний. Я разучилась их хотеть. Зато я научилась обвешивать покупателей, зажимать сдачу и припрятывать кой-чего для дома, для семьи. И ругаться с целым светом – с теми же покупателями, с грузчиками, с завсекцией. Вот это наука, ни в одном университете ее не преподают!.. Зачем я говорю это вам? Наверное, потому, что мы сосуществуем в параллельных пространствах, которые никогда не пересекутся. Вы чужой, вы из антимира. Сегодня какое-то совершенно ненормальное воскресенье. Но завтра будет обычный понедельник, и все пойдет по старой накатанной колее. Вы умчитесь по своей трассе в антимир, а я поковыляю по своему бездорожью в постылый, провонявший овощной гнилью магазинишко. И вы забудете мои слова, да и меня тоже. А мне будет легче: я на миг соприкоснулась с тем, что когда-то потеряла. Побывала в своем пространстве… куда уже больше ни ногой.

– Вы любите его?

– Люблю? Иногда я мечтаю, чтобы кто-нибудь из нас умер. Но ничего не происходит, и не произойдет. Он даже в тюрьму угодить не способен, не тот склад характера. Он у меня прирожденный мелкий хулиган. Вечером он вернется из участка, повалится мне в ноги, будет каяться, клясться, что с понедельника все пойдет иначе, будет просить прощения. И я его прощу. Что же мне с ним делать еще? А потом наступит понедельник… такой же, как и все понедельники в этой жизни.

Вольф сидел в своем углу, таращился на Анжелику и понемногу терял остатки рассудка. С каждым мигом она изменялась – прямо на его глазах. И он уже начисто забыл свою обычную отстраненность, замешенную на непреходящем самоанализе, потому что Анжелика была прекрасна и делалась все прекраснее, попирая своей красотой все допустимые пределы совершенства. И ничего не было в ней вульгарного, и встрепанные черные волосы были ей к лицу, и потеки туши на щеках ее не уродовали, и платье вполне уместно не скрывало ее стройных ног. И засбоила вольфовская душа-программа, и увязался в морской узел вольфовский жизненный вектор, и вся эта прежняя ерунда пошла прахом.

– Вы знаете, Анжелика, – проговорил Вольф. – Сегодня с улицы пришли два человека и сказали мне, что я неправильно живу. Я не поверил им, а они мне доказали это как дважды два четыре. Я их прогнал, потому что все равно не поверил. И когда они ушли, жизнь принялась мне вдалбливать их доказательства с бешеной силой. Я даже пострадал, – он осторожно потрогал ссадину. – Все мы живем не очень правильно. У кого-то рассогласование больше, у кого-то меньше. А кто-то, как я, не хочет верить в свою ошибку. И упирается, охраняя вектор своей жизни, устремленный в темноту. В антимир. Потому что привык, потому что удобно!.. Человек не может правильно жить в вакууме, в пространстве, не заполненном другими людьми. Обидно, что понял это, когда молодость, в общем-то, миновала, когда на голову вот-вот рухнет пятый десяток, и столько лет прошло впустую. Нет, разумеется, что-то сделано, что-то достигнуто – но какой ценой! И цена высока не столько для тебя самого, сколько для окружающих. У меня нет друзей. У меня есть только оппоненты!

– У меня тоже, – сказала Анжелика. – Только продавцы и покупатели. И муж, сосед по шалашу.

– Я ничего не смыслю в людях! – произнес Вольф с ожесточением. – Они для меня – функции, я не вспоминаю о том, что у каждого из них есть не только настоящее, но прошлое и будущее! Ко мне пришли двое, они хотели мне помочь, а я принял их за прохвостов, преследующих свою мелкую выгоду! Каждый день я видел вас на лестнице, но никогда не думал о вас иначе как о продавщице овощного магазина и жене люмпена! Мне и в голову не приходило, что вы двигались по жизни тем же путем, что и я, но мы трагически разминулись на каком-то перекрестке. Нужно что-то менять!

– Да нужно ли?

Анжелика шла к нему через всю комнату, а ему казалось – плыла, потому что у него кружилась голова, вокруг рушились стены, проваливался в преисподнюю пол под банкеткой, раскалывался и возносился в безвоздушное пространство потолок. Анжелика подошла совсем близко, ладошкой провела по его щеке, осторожно коснулась боевой раны возле глаза.

– Больно? – спросила она тихонько.

– Ничего. Иногда бывает полезно испытать боль – впервые за много лет…

– Это воскресенье, – шептала Анжелика, гладя его по голове. – Сумасшедшее воскресенье. Все кувырком, потому что мы изо всех сил стараемся воскреснуть для новой жизни. Такой уж это день. И ничего-то у нас толком не выходит… Вот оно закончится, и все пойдет, как и шло. И ничто не изменится.