Мой папа-сапожник и дон Корлеоне - Ануш Варданян Страница 20

Отец подошел к трону и поклонился женщине с ребенком. Соседу сказал:

– Помиримся, сколько можно…

Карапет сполз со стула и некоторое время растерянно оглядывал соседей, словно говорил: «Люди добрые, я не ослышался?»

– Не ослышался, брат, – услышал Хачик внутренний голос Карапета.

И они обнялись. Да так крепко и долго они обнимались, что казалось, каждый из их дедов и дядьев, что отказывали себе в этом удовольствии больше века – похлопать соседа по плечу, – встали в очередь и теперь с чувством и расстановкой участвуют в процедуре примирения. Дело дошло до того, что бабушке и матери Карапета пришлось рассаживать сыновей, почувствовавших вкус мужских объятий. Жена Карапета не могла и пошевелиться под многопудовой тяжестью золотых украшений и святостью новорожденной ноши. Она думала, чем обернется это примирение? Новое братство скрепилось и древним обычаем – отцу доверили разливать вино. И отец, знавший традиции, встал, поклонился и спросил, как полагается:

– Люди добрые, как разливать вино, по-божески или по справедливости?

А народ-то уже раздухарился. Всем уже просто выпить было охота. К словам-то уже никто и не прислушивался. Все крикнули, как и полагается в подобных случаях:

– По-божески, по-божески.

Получилось нестройно, но Хачик все понял.

– Хорошо, – сказал отец.

Он стал обходить всех вином. И тут голоса и смех стали постепенно угасать. Нестройно и не в лад замолчали музыканты. Все уставились на отца, который меж тем исправно выполнял обязанности виночерпия. И кому сколько досталось – не всем поровну. Кому капля, кому полбокала, кому полный.

Карапет удивился.

– Хачатур?

Отец широко улыбался.

– Хачик. Не с ума ли ты спятил, – прошипела моя мать. – Что ты делаешь, Хачик? Позоришь нас, да и только.

Папа спокойно продолжал свое дело.

– Люся. Народ велел наливать по-божески. А ведь Господь не всем одинаково отпускает: одному он дает много, другому мало, третьему – еще меньше. Я так и делаю. Как Бог дает, так и я разливаю.

– Хачик, но ты не Бог, – прошептала Люся.

Ее взгляд молил о пощаде. Не все и не в любую минуту готовы услышать что-нибудь в духе: «Дорогая, я хоть и не Бог, и даже не его правая рука, но, кстати сказать, перчатка на его руке, рад познакомиться». Мама посмотрела на мужа глазами полными печали и тайной надежды. Может быть, пронесет?

– Люся, поговорим позже, – ответил папа, и Люся, его законная супруга, поняла – нет, все так, как, щемя, подсказывало сердце. Ее муж теперь совсем другой человек. Это не сапожник Хачик. Это новый мужчина, который не принадлежит себе самому и уж тем более не ей. Перед ней мужчина, над которым взяла власть его дорога.

– Да, конечно, – только и ответила мама. – Конечно, поговорим.

– Хачатур? – снова спросил хромой сосед. – Разве дело это?

– Но вы все ответили – по-божески.

Папа улыбнулся и поставил кувшин на стол. А Карапет немного даже растерялся, так была открыта папина улыбка. И не было в ней ни подтекста, ни лукавства.

– Это просто так говорят. Люди говорят, поступаем по-божески, – развел руками Карапет.

– Просто так никто ничего не говорит. Человек сам и добровольно – раб своей судьбы, а слова – это его оковы. Может быть, люди добрые, все-таки будем по справедливости?

– Согласны, согласны, – заголосили гости. – Наливай по справедливости.

И всем налили снова. Ропот перешел в смех, у гостей отлегло, а папа впал в задумчивость.

– Что-то снова не так? – осторожно спросил Карапет.

– Ах, если бы ко всем по справедливости, нас бы тут никого не осталось, – прошептал папаша – сапожник, не читавший никогда ни Достоевского, ни Честертона.

Мама сидела рядышком, с тревогой поглядывала на мужа. Он не пил, почти ничего не съел и не вымолвил ни единого слова. Она ломала пальцами сухие хлеба, а он иногда брал с блюда яблоко или гранат, нюхал его и оставлял. Под конец вечера Карапет подошел к отцу и подсел к нему.

– Хачик, ты вообще-то хорошо говорил. Просто неожиданно как-то. Но, вообще, хорошо.

– А что толку, Карапет. Меня никто не услышал.

Карапет обнял за плечи соседа на правах вновь обретенного приятеля.

– Слушай, Хачик. Хочу тебе сказать, если тебе нужны будут верные люди, то знай, я всегда готов.

Отец хотел сделать вид, что не понял, о чем это толкует сосед, и даже на всякий случай спросил:

– Ты это о чем?

Но это так, на всякий случай он спросил. А на деле-то знал Хачатур Сергеевич, что Карапетовыми устами с ним говорит Господь. И говорит буквально следующее:

– Хачатур! Что в переводе на русский означает дающий крест. Сын мой! Ты уже вырос до того, что люди тебя уважают. А уважаемый человек должен и выглядеть уважаемо. Почему один ходишь? К чему маешься? Собери единомышленников и иди ровной широкой дорогой смело и без остановок.

Карапет терпеливо ждал ответа. Папа молчал, потому что вдруг услышал и другой, адский голос, лукаво перефразирующий мысль Карапета:

– А вдруг Карапет подводит тебя под монастырь?

– Изыди, Сатана, – буркнул папа.

Карапет удивленно вскинул бровь.

– Я не тебе, братишка, – успокоил его Хачик.

– Интересно. И часто ты сам с собой разговариваешь?

– Да я не с собой.

– Хочу, Хачик, понять для себя, кто ты? Клоун, как думают большинство наших односельчан, или мудрец, как думаю я? – Карапет начал издалека, но попал точно в цель.

– Я сапожник.

Искреннее простодушие отца стало злить соседа.

– Сапожник, согласен. Но какие у тебя планы? Что ты думаешь о будущем?

– Цех открою.

– Трудно.

– Кто говорит, что легко?

– Милиция, ОБХСС, председатель колхоза.

– А он при чем?

– Ты же расширяться будешь. А значит, людей набирать будешь, а значит, с полей заберешь. Если платить будешь чуть больше, чем крестьянам за трудодни дают, люди к тебе валом повалят. Председатель рассердится.

– Послушай, но я же не собираюсь строить обувную фабрику.

– Кто знает?

– Мне нужно всего лишь несколько обученных обувному делу человек.

– Чем больше, тем лучше.

– И место.

– Само собой.

– А место у меня есть.

– Сарай?

– Сарай.

Сарай был камнем преткновения, а вернее приграничной недвижимостью. Он был распростерт по обеим сторонам небольшого оврага, сначала как мост между соседями, а затем, после того как соседи стали враждовать, блокпостом. По сути это являлось общей собственностью, но она нигде не значилась. Мост, заваленный хламом, или сарай на пустом месте, или овраг с выросшей над ним пирамидой камней.