Слезы радости. «Как я разлагал израильскую армию» - Константин Поживилко Страница 20

Через полтора часа ко мне пришёл новый, очень уважаемый командир роты Эфраим. Он предложил мне пойти извиниться, пожать руку и ехать домой. Еще через какое-то время меня пригласил к себе начальник снабжения батальона Ави, прослуживший в нем лет двадцать. Он выразил солидарность, но добавил чисто по-еврейски: «В жизни всегда можно поступать правильно, а можно поступать умно. По-умному тебе лучше сходить извиниться». Сейчас понимаю, что поступил и глупо, и неправильно. Во-первых, мои подружки из штаба подписали у комбата бумагу, которая освобождала меня от дослуживания срока за «пивной путч». Во-вторых, я в знак протеста мог просто не пойти на церемонию, как сделали некоторые дембеля, и забрать грамоту позже. В-третьих, ломая дедовщину, командир выполнял приказ свыше, пусть и слишком топорно, не всем же быть мудрецами.

К всеобщему возмущению комбат осудил меня на 21 день тюрьмы. Но эта ходка была не в пример приятнее предыдущей. Вмешался бывалый Ави, который видя несправедливость происходящего, отказался оформлять меня в уже знакомую тюрьму № 6. Я отправился в изолятор при одном из отделений военной полиции. Отвозил меня ротный Эфраим, угостив по пути вкусным обедом в кафе. Я не услышал от него ни слова упрёка. Начальник полиции отнёсся ко мне с полным пониманием и предложил самый свободный режим. Тут же подписал день отпуска для встречи мамы в аэропорту и настоятельно порекомендовал написать заявление на досрочное освобождение. Обязанностей у меня никаких не было. Еда отменная, как у военных полицейских. Отношение ментов прекрасное: всё через «пожалуйста». Один из них «запал» на вышитый чехол для военного билета с десантной символикой. Тыловикам разжиться таким прибамбасом очень трудно. За особое отношение я презентовал ему чехольчик, сопроводив подарок обязательным ударом в плечо. У бойцов так принято обозначать слово «заслужил!». Как дембель-боец я был сразу признан самым крутым среди сидельцев. Читал книги, свежую прессу. По спецзаказу мне единственному доставляли экономическое приложение к общенациональной газете.

В один из дней спросили: «Кто хочет съездить к дантисту?». На машине с мигалкой я отправился подлатать зубы, что за несколько визитов было с блеском исполнено. Чтобы не платить частным клиникам, армия содержит своих зубных врачей. Глядя на наручники и пижонско-боевые нашивки на ремне, симпатичные стоматологички интересовались: «За что меня упекли?» Делая серьезное лицо, отвечал: «Это военная тайна».

Пока я нагуливал килограммы и получал бесплатную стоматологическую помощь, мои сослуживцы вышли на очень популярную в Израиле журналистку Кармеллу Менаше, которую как огня боятся все вооружённые силы страны. Её статьи взорвали общественное мнение. У меня самого вставали волосы дыбом, когда я, лежа на койке после сытного обеда, читал об издевательствах, которым подвергался. В радиопередаче, транслируемой на всю страну, довела маму до рыданий вопросом: «Как она относится к тому, что её единственного сына, солдата-одиночку, отданного в боевые войска, гноят в тюрьме?

Все козыри были у Кармеллы на руках. Комбат не имел права судить меня вообще, потому что был участником конфликта. Он это и сам прекрасно знал. Но его заместителя в тот день не было на базе. Приезжать из-за такой ерунды накануне шабата он отказался. А после шабата я уже был бы штатским человеком, не подвластным армейскому суду. Поэтому у комбата не было выхода. Я не просидел и двух недель. После освобождения великодушно откликнулся на просьбу командира роты Эфраима: сидеть дома тихо и не раздувать скандал. Тем более что дослуживать за отсидку не пришлось.

Этот случай сыграл положительную роль в моей жизни. Я получил у государства кусок земли под застройку на берегу Мёртвого моря. Но воспользоваться им мог только с разрешения местного совета. Лишь сами жители решают, кто может жить в их поселении. На заседании сельсовета его представители раздувались от собственной важности, как будто могли лишить меня гектара где-нибудь в Монако. С пренебрежительно-кислыми лицами они слушали мой рассказ о себе. Ну армия, ну боец. Как говорил герой фильма «Семнадцать мгновений весны»: «У нас все были в СС». И тут парнишка, ответственный за заселение израильской целины молодежью, напомнил о выступлениях прессы в мою защиту.

– Так это был ты? – хором вскричали хуторяне. – Что же сразу не сказал?! Мы будем гордиться таким соседом.

Из этого я заключил, что в Израиле, как и в России, не любят начальство и сочувствуют рядовым гражданам. Но в отличие от России к дедовщине там относятся одобрительно.

Позже я не раз читал на информационных лентах, что большие группы старослужащих оставляли свои базы в знак протеста против отмены понятийных привилегий. Их сажали в тюрьму, отчисляли из подразделений. Дедовщина жива! Смогут ли ее одолеть? По моему мнению, нет. Потому что армия, как и страна, живет по здравому смыслу. Ведь после демобилизации отношения с армией не прекращаются. Каждый год по 38 дней ты обязан провести на резервистских сборах, и так до сорока лет. Служба не прекращается. В случае военного конфликта на передовой воюют в основном резервисты, а не срочники. То есть они постоянно должны находиться в готовности: осваивать передовую технику, стрелковое оружие, тактику боя в новых условиях (в тех же тоннелях например). Переподготовку ты проходишь с теми же, с кем служил срочку. Это – настоящее боевое братство. Дедовщина скрепляет его как ничто другое. На сборах межличностные отношения имеют ещё большее значение, чем субординация.