Сладкая горечь слез - Нафиса Хаджи Страница 20

Этой темы Крису хватило как раз до прибытия нашего заказа. С официантом, на этот раз мексиканцем, я заговорила по-испански.

Пока я раскладывала карри, тикка [65]и наан [66], Крис задумчиво проговорил:

— Я горжусь тобой, Джо. Жаль, что я не такой целеустремленный. Ты сразу, с самого начала, знала, чем хочешь заниматься, и целенаправленно двигалась в этом направлении. Теперь тебе есть что показать миру — четыре языка.

— Пять, — поправила я. — Английский тоже считается.

— Ладно, пускай пять. Ровно столько раз я менял свои специализации. Не понимаю, зачем вообще я учусь. А ты в этом году уже заканчиваешь образование.

— Но у тебя есть музыка.

— Ага. Непонятно только, выйдет ли из этой затеи толк. И все равно я не представляю, что делать с собственной жизнью.

Я успела съесть почти все, а Крис все размазывал карри по тарелке и осторожно отщипывал кусочки наана.

— Слушай, тебе правда нравится эта штука? — озадаченно спросил он.

И тут до меня дошло, что кроме наана он так ничего больше и не ел.

— По пути домой заскочим куда-нибудь, возьмем тебе пару бургеров, идет?

— Заметано, — усмехнулся Крис.

В полной тишине, несколько раздосадованная реакцией брата и собственной идеей притащить его сюда, я закончила обед.

Захид принес счет и добродушно пошутил по поводу съеденного Крисом.

— Кто из вас старше? — спросил он.

— Она, но только на полчаса. Мы близнецы.

— Близнецы? — Захид присмотрелся к нам внимательнее.

— А как будет «близнецы» на урду?

— «Джурва» [67]. Это означает «связанные». Неужели всего полчаса разницы? Но вы же совсем не похожи друг на друга! Только глаза, конечно, темные у обоих.

В этот момент Крис демонстративно выкатил глаза, обернувшись ко мне, — мы всегда так делали, если незнакомые люди говорили нечто в таком роде, не понимая, что близнецы бывают разные. Но сейчас я не могла составить ему компанию и уткнулась в счет, надеясь, что Крис не заметит моей растерянности.

Но вдруг, даже не успев толком подумать, что делаю, я спросила:

— Крис, ты знаешь, кто такой Мендель?

— He-а. А это важно?

— Но ты ведь учил биологию в школе?

— Разумеется. — Он поморщился. — Но ты же помнишь, я никогда особенно не интересовался естественными науками. И математикой. Английским и историей — тоже не очень. А в чем дело-то?

Несколько долгих секунд я пристально смотрела в его глаза — карие, как и мои, — потом тряхнула головой, сбрасывая наваждение.

— Да так, ерунда.

Никогда я не была настолько близка к тому, чтобы поделиться тайной, имевшей к нему не меньшее отношение, чем ко мне.

Крис уехал, а на следующий день четыре авиарейса изменили мир.

Крис позвонил мне тогда:

— Отныне все иначе, Джо.

— Да.

— Помнишь, я говорил, мол, не знаю, что делать с собственной жизнью? Теперь я знаю, Джо.

Я позавидовала уверенности, прозвучавшей в его голосе. В сегодняшнем мире, полном страха и смятения, я, выбросив из головы слова Бабушки Фэйт об опасности убежденности, жаждала именно того, чем обладал Крис.

Несколько недель спустя меня вызвал к себе профессор Кроули. Карьерные перспективы стали гораздо более определенны — возросли и потребность в специалистах, и предполагаемое жалованье. Я ухватилась в первую очередь за определенность, позабыв все благие мотивы изучения языков, которые двигали мною прежде, — продолжать дело Бабушки Фэйт, сотрудничать с людьми, чтобы помогать им. Мои прежние намерения — отражавшие бабушкины взгляды на жизнь — показались вдруг наивными, чересчур примитивными для нынешнего состояния мира. Вдруг оказалось, что среди людей, говорящих на языках, которые я по недоразумению начала изучать, потрясенная необычной историей Садига, есть те, кого вообще невозможно понять. Я не в состоянии осознать и объяснить их ненависть, даже понимая все слова. Массовое убийство во имя Бога не имеет ничего общего с моей верой, с тем Богом, в которого верила я.

Язык, по словам профессора Кроули, отныне превращается в оружие. И я могу использовать это оружие в войне, в которую мою страну втянули помимо ее желания. Я написала заявление. И получила работу.

Несколько страшновато было подписывать контракты, все эти пункты о секретности. Я даже немного сомневалась, стоит ли впутываться в это — еще и государственные тайны, как будто мне мало личных, скрытых в темном цвете наших с Крисом глаз. Но я не позволила сомнениям взять верх. Второй раз в жизни я преодолела их и приняла эту роль, в которой до сих пор не могла себя и вообразить. Но, как и прежде, сомнения остались со мной. И в конце концов они вынудили меня решать проблему гораздо более сложную, чем та, с которой я когда-то справилась.