К югу от Вирджинии - Валерий Бочков Страница 20

Переночевала в страшноватом мотеле: деревянные кривобокие хижины, некрашеные и потемневшие от времени, сползали по пологому берегу к широкому ручью, другой берег круто уходил вверх, дальше и выше громоздились горы.

Ночью ручей ворчал, Полине казалось, что за фанерными стенками бродят дикие звери, хищные и коварные. Утром было смешно вспоминать эти страхи, солнце ярко светило в щели уютной хижины, вода ручья весело плескалась, старый «Форд» нежился в кружевной тени какого-то почти экзотического дерева.

Горный серпантин круто накручивал спирали. Исполинские деревья вплотную подступали к обочине, иногда за поворотом внезапно открывалась бездна, Полина невольно отстранялась, поглядывая вниз на дикие камни и острые верхушки сосен. Взобравшись на плато, она притормозила. Заглушив мотор, выбралась из машины. Голова кружилась, от тишины и простора у нее перехватило дыхание, она осторожно подошла к краю и застыла, разглядывая клочья молочного тумана, тихо плывущего внизу. Два орла беззвучными кругами скользили между лазурным небом и кудрявыми рощами тенистых долин, уходящих и тающих в романтическом мареве.

– Какая красота… – пробормотала Полина, разглядывая осенний красно-желто-оранжевый ковер внизу. – Какая никчемная красота! Бесцельная, бессмысленная и никому не нужная красота.

Она глубоко вдохнула, от недостатка кислорода голова чуть кружилась, Полине казалось, что она вот-вот поймет нечто важное, поймает какую-то главную мысль. Отчего люди стремятся в город без горизонта? И почему здешняя божественная красота никому не нужна, кроме проезжающих мимо неудачников? Да, именно неудачников. Вроде нее.

Орлы сместились дальше и теперь нарезали неспешные круги над гуашевыми холмами между двух лиловых отрогов, по которым ползли ленивые тени одинаково круглых, полупрозрачных облаков. Полина вздохнула, села в машину. Уезжать не хотелось, она медлила, потом повернула ключ и запустила мотор.

После перевала дорога запетляла вниз, «Форд» весело катил на нейтралке, порой разгоняясь так, что Полине приходилось даже притормаживать на поворотах. Навстречу попался кряхтящий грузовик, древний, в бурых пятнах ржавчины, к решетке радиатора был приделан бычий череп. Полина, в меру суеверная, предпочитала толковать знамения по своему усмотрению, бычий череп в данном случае стал, безусловно, добрым знаком.

Горы, оранжевые кленовые рощи остались позади, дорога, поскучнев, вытянулась. Мимо поплыли скошенные долины, одинокие фермерские домики, долговязые южные тополя, уныло расставленные через равные промежутки, иногда попадались заброшенные амбары с продавленными черными крышами. Пахло сухой травой, пылью, южной осенью. Полина включила радио, эфир был пуст. Она перешла на длинные волны, пощелкала, там тоже была тишина. Ей стало жутковато, она дотянулась до карты, сложив ее и приспособив на баранке, пальцем провела по Восемьдесят первому шоссе на юг, через горы, вниз, все время вниз и на юг. Сбиться было невозможно. Она хмыкнула, кинула карту на сиденье.

– Ну и глушь… – прошептала она, потом спросила с вызовом: – Ты ж этого и хотела? – И добавила: – Дура…

Промелькнул указатель: «Данциг – 75 миль», сердце подпрыгнуло и заколотилось быстрей, тревога сменилась растущим азартом, нервным и суетливым, как перед надвигающимся экзаменом. В голове возник рой мыслей: сразу в школу? Или найти эту Веру Штаттен-как-там-ее? Или остановиться в мотеле, привести себя в порядок? И что надеть?

Ни одна мысль не была додумана до конца, когда начались пригороды Данцига: фермерские домики с разноцветными кровлями, плодовые сады, пятнистые коровы. Долго играла в прятки макушка церкви; наконец, вынырнув из-за деревьев, засияла стальным крестом. На обочине появилась резная доска на двух чурбачках: «Добро пожаловать в Данциг!»

Полина улыбнулась, кивнув, сбросила скорость. Она разглядывала фасады беленых домов: на открытых верандах стояли деревянные шезлонги и кресла-качалки, на ступенях желтели большие тыквы, снопы соломы, огородные пугала в клетчатых рубахах. Точно – сегодня же тридцать первое октября, канун Дня всех святых, Хэллоуин! Увидела вывеску мотеля «Лорелея», не думая, тут же свернула.

Поднялась по белым ступеням, обходя здоровенные тыквы, в тыквах кто-то мастерски вырезал зверские рожи. В холле, уютном до жеманства (лавандовые веночки, рамки с фальшивыми старинными гравюрами романтического характера, запах приторных ванильных свечек пополам с еловым освежителем), за конторкой стояла и улыбалась симпатичная ведьмочка с зелеными волосами и в остроконечной черной шляпе с картонными полями. У ведьмы оказался южный говор, такой же, как у Веры, гласные звучали округло и ласково. Ведьма, не переставая улыбаться ни на секунду, аккуратно вписала Полину в гостевую книгу, протянула ключ. Если это обычное состояние, то интересно, что происходит с лицом, когда она действительно хочет улыбнуться, думала Полина, поднимаясь на второй этаж.

Комната оказалась солнечной бело-розовой кельей, с фотографией веселых котят в резной рамке и горкой вышитых подушек на туго заправленной кровати. Полина долго стояла под душем, когда вернулась в комнату, солнце уже село, покрасив небо седым маревом с нежнейшим переходом из персикового в платиновый.

Спустившись вниз, Полина сунула в рот малиновый леденец, фаянсовая плошка в виде тыковки с разноцветным монпансье стояла на конторке, поболтала с ведьмочкой, та изнывала от скуки и, казалось, могла трещать до утра. Она сетовала, что сейчас на площади начнется маскарад, гулянье, будут раздавать конфеты и будет приз за лучший костюм, который в том году выиграла Лори Клопшток, хотя, на ее взгляд, у Линн Тотенберг костюм был куда эффектней и остроумней – ведь сколько можно наряжаться зомби и всякими упырями? Спасительный телефон зазвонил, ведьмочка отвлеклась, Полина помахала ей рукой и юркнула в дверь.

Снаружи быстро темнело. Следуя только что полученным наставлениям, она дошла до первого перекрестка, свернула на Кёниг-штрассе, миновала кирпичную каланчу и глухое здание пожарной охраны, похожее на тюрьму, повернула направо и оказалась на Курфюрстен-аллее. Гулянье там было в самом разгаре, ведьмочка оказалась права – местные относились ко Дню всех святых весьма серьезно. Полина нырнула в маскарадный поток.

Прямо перед ней вышагивал, как осторожная цапля, князь Дракула в высоких ботфортах, к широкому поясу была приторочена женская голова с убедительной резиновой трахеей. Сбоку прошмыгнули два чертенка с эластичными пунцовыми рожками.

Гуляющие неспешно брели по проезжей части; светофор, свисающий на перекрестке, растерянно моргал желтым на все четыре стороны. Фасады домов были затянуты синтетической паутиной, летучие мыши размером со среднюю собаку свисали с карнизов, на тротуаре, за траурными черными столами, тускло освещенными рыжими лампадами, сидели ведьмы, вурдалаки и прочая нечисть. Они раздавали гуляющим конфеты. Полина подставила ладонь, пупырчатый зеленокожий упырь сунул ей пару пестрых шоколадок.

С орехово-пралиновым привкусом во рту она, влекомая ряженой толпой, оказалась на площади. Желтые фонари по периметру, невнятно стилизованные под какую-то эпоху, заливали площадь золотистым светом и придавали происходящему совершенно сказочный вид. Полина вытянула шею и поднялась на цыпочки. Площадь упиралась в ступени псевдоготического собора (Полина на втором курсе прослушала семестр по истории архитектуры и неплохо разбиралась в нюансах) с одной центральной башней. Архитектор, очевидно, подражал не французской или английской, а немецкой готике, отличавшейся аскетичностью отделки и строгой, почти крепостной геометрией. Собор из светлого песчаника был построен совсем недавно, каменная резьба, колонны, стены сияли кремовой белизной, казалось, каменотесы и каменщики только вчера, разобрав леса, ушли отсюда. Полине неожиданно пришло в голову, что и Нотр-Дам, и Кельнский собор, и Шартрский, да и все остальные шедевры готики, изначально выглядели именно так – светло, легко, почти воздушно. Что хмурыми, закопченными, седыми монстрами их сделало время.