Француженки не верят джентльменам - Лора Флоранд Страница 20

– Конечно. – Решительное движение его руки. – Мне бы этого хотелось.

Некоторое время она сидела молча, пытаясь понять его. Он провел ее по этому пути. От изысканной Розы, которая была причиной их встречи, до грубых прямых заигрываний. И до того, что теперь она чувствует себя так, будто разделась догола и танцует для него у шеста.

– Вы же помните, что я Джоли Манон?

– Да, и что я не должен разорвать на части твоего больного отца своим иском, – сказал он сухо. – Я это уже понял. Ты горишь желанием жертвовать собой ради него, а я сказал тебе, чего хочу от тебя. Полагаю, у тебя есть причины, по которым ты не можешь дать мне и это тоже? И если буду настаивать на этом, то стану плохим парнем, чудовищем?

– Плохим парнем, который позволил мне работать с вами над кулинарной книгой? – переспросила она недоверчиво. – С вами? – Она может в конце концов сделать такое, что будет плохо для нее самой, но едва ли сможет винить в этом его. Не его дело спасать ее от собственных эмоций; это ее дело. – Мне даже не верится. Будто сбывается мечта.

Чашка застыла перед его лицом. Когда он поставил ее на стол, мрачный взгляд исчез и усталость тоже, а синие глаза засветились, будто его только что снова наполнила энергия.

– Сбывается мечта? Vraiment? [61]

– В самом деле. – Она вздохнула, и следующий год протянулся перед ее мысленным взором, как собственная сказочная страна. Он мог бы посвятить всю свою жизнь поискам и не нашел бы более совершенного подарка для нее. Погоди-ка. Он посвятил свою жизнь поискам еще с того времени, когда ему было пятнадцать лет. Просто в то время он не знал, что подарок получит она. Ее глаза распахнулись, и она повторила: – В самом деле.

Он подался вперед, опершись подбородком на руки, врываясь еще интимнее в ее личное пространство. Его глаза стали почти такого же цвета, как море вдали.

– Хорошо. Я рад, что мои манеры улучшаются.

Сбывается мечта. Габриэль не знал, как говорить с ней после таких ее слов. Кулинарная книга. Взять все лучшее, что есть у него, и превратить в слова – она уже так замечательно сделала это для своего отца. Сделала его эфемерную жизнь вечной, оттиснув на ней печать бессмертия. Или ценности, во всяком случае.

Габриэль осознал, что только что попросил Джоли сделать его бессмертным, а она ответила на его просьбу так, будто он предложил ей самый волшебный дар, который только может дать ей мужчина. Будто то, что он собирается вручить ей все самое прекрасное в своей жизни, все, ради чего он загонял себя, и было на самом деле самым чудесным даром, который она могла бы попросить.

Что же ему с этим делать? Он хотел ее с того первого момента, когда повернулся и увидел ее маленькое фисташково-золотое существо, смотревшее на него с таким откровенным восхищением из двери его кухни. Не то чтобы он хотел ее только для секса, он же не идиот. Он думал, что она симпатичная и сексуальная. Putain, но ему бы очень хотелось, чтобы у него была симпатичная маленькая подружка, которая бы так смотрела на него. Не только для секса, но чтобы она просто была рядом. Чтобы он мог улыбаться ей. И получать улыбку в ответ. Заставлять ее переворачиваться во сне и класть руку на него, бормоча что-то загадочное, но доброжелательное, когда он скользнет в кровать в час ночи, – и все это вместо мрачной пустоты, которая обычно встречает его. Секс с ней должен быть великолепен, особенно если подумать о ее соблазнительных бедрах, все время дразнящих его. Но даже в своих фантазиях он искал новые способы завоевать ее. Способы заполучить, пленить ее. И может быть, ему даже удастся не потерять ее.

Он сразу понял, что попытки удержать такую девушку насильно ни к чему не приведут. Женщины переставали быть очаровательными и становились враждебными и разочарованными, когда понимали, каковы его рабочие часы. Но он не хотел прекращать попыток добиться невозможного, которое однажды могло бы стать прекрасным.

С Джоли все началось большей частью как развлечение. Возбуждающее, дразнящее.

А теперь она протянула свою тонкую руку и сомкнула пальцы вокруг его сердца.

И просто держала его. Как же он может двигаться, продолжать спокойно жить и работать, когда она вот так сжимает его сердце? Он боялся, что, если слишком быстро поднимется из-за кофейного столика или слишком быстро пойдет и обгонит ее, его сердце просто будет вырвано у него из груди.

Хотя было очень трудно идти так же медленно, как она. Он видел, что у нее хороший длинный шаг для женщины ее роста. Но он привык проводить свой день со скоростью урагана.

Наверное, со стороны он выглядел смешным. Но она могла буквально вырвать сердце из его груди, сделай он хоть одно неверное движение.

– Не думаю, что могу принять ваше предложение, – внезапно сказала она, резко опуская плечи.

Почему, черт возьми, женщины всегда так изощренно воздействуют на него? Что с ним не так?

– Мой отец плохо чувствует себя после инсульта. В эмоциональном плане, я имею в виду. Я просто не могу оставить его одного в Париже.

Габриэль снова почувствовал душевную муку от сострадания к Пьеру – тот совсем один, и даже руки толком не работают, не дают ему воплотить свои мечты, – но поборол ее с гневным рычанием.

– Послушай, у него была жена и три дочери. – Что было гораздо больше всего, что Габриэлю когда-либо удавалось получить в своей жизни. Если бы он не отдал Пьеру столько своих физических и душевных сил, то, скорее всего, подруга, с которой Габриэль был шесть лет, не бросила бы его тогда. И к настоящему времени, вероятно, у него тоже была бы бывшая жена и три дочери, живущие на другом краю мира. – Если у него не осталось никого, кроме тебя, чтобы заботиться о нем, то виноват в этом только он сам.

И только ты сам и будешь виноват в том, – сказало его темное, мучительное сострадание, – что останешься совсем один, и люди даже не захотят разделить с тобой скромную трапезу.

«Merde, какого дьявола ты никак не заткнешься?» – прорычал Габриэль своему внутреннему голосу.

Фисташковые глаза Джоли потемнели. Она уставилась на свои руки.

– Ты можешь ездить к нему, – резко сказал Габриэль. – Я не держу тебя в плену. Но было бы хорошо, если бы ты проводила здесь хотя бы половину недели.

«Видишь, каким лапочкой я могу быть? Прямо-таки принц в рыцарских доспехах, а?» – мысленно ликовал он. Вероятно, она не оценила этого. Откуда ей знать, каким ворчливым и жадным он себя чувствовал, заставляя себя отпустить ее к отцу. Salaud. Меньше всего на свете хотел бы Габриэль делиться чем-то прекрасным с ним. Он даже не знал, хватит ли ему храбрости. Раз он боится, что она вырвет сердце из его груди, если он слишком быстро встанет, то что же будет с ним из-за ее шестичасовой поездки на скоростном поезде? Да еще из-за поездки к Пьеру Манону, который сумел выкрасть все самое лучшее из жизни Габриэля и присвоить себе. И в придачу у Пьера есть преимущество, – он ее отец.